– Это известный вам Раскольников Фёдор Фёдорович, – поспешил замять неловкость Каменев.

– Раскольников, – повторил Ленин, с любопытством рассматривая его. – У вас, товарищ Раскольников, если не ошибаюсь, есть брат? Только фамилия другая?

– Ильин Александр Фёдорович.

– Да, Ильин. Оригинальный молодой человек. Представьте, на велосипеде объехал францию, Швейцарию, Италию, – обернувшись ко всем, объяснил Ленин. – Прекрасный шахматист. А что ваша форма означает, товарищ Раскольников? Вы моряк?

– Да, Владимир Ильич. Мичман флота.

– Товарищ Раскольников по направлению Петербургского комитета работает в Кронштадте, – заметил кто-то из комитетчиков.

– Вот как? Интересно. Пройдите сюда, товарищ Раскольников. Садитесь. Очень приятно, – говорил Ильич, подвигаясь на диване, уступая место Раскольникову рядом с собой, пожимая ему руку. Говорил он, несколько грассируя, не выговаривая букву «р». – О Кронштадте много толков, мы ничего не знаем. За границу ни одна газета левее «Речи» не доходит. Что правда, что ложь в слухах о кронштадтских ужасах? Действительно ли там анархия, матросы на улицах убивают каждого попавшегося офицера?

– Слухи преувеличены, Владимир Ильич. Никакой анархии нет. Хотя эксцессы были, в самом начале марта. Когда матросы узнали о революционных событиях в Петрограде, они вышли на улицу, расправились с наиболее ненавистными офицерами. Такими, как военный губернатор адмирал Вирен, контр-адмирал Бутаков, командир флотского экипажа полковник Стронский…

– Много всего жертв?

– Человек тридцать офицеров.

– Немало!

– Это в Кронштадте. По всему Балтийскому флоту – больше ста убитых. Несколько сотен арестовано, ждут революционного суда. Пострадали те, кто прославился жестоким обращением с матросами. Справедливых начальников не только не тронули, но в знак доверия некоторые даже были выбраны на высшие командные посты.

– Выбраны?

– Да. Сейчас в Кронштадте вся военная и гражданская власть в руках Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов. Совет ввёл выборность командного состава. Например, начальником всех морских сил Кронштадтской базы, на адмиральскую должность, выбран старший лейтенант Ламанов.

– Замечательно! А чем вы занимаетесь?

– Я редактирую нашу партийную газету «Голос правды», в Кронштадтском Совете являюсь одним из двух товарищей председателя исполкома, от большевистской фракции. Другой товарищ председателя – эсер.

– А сам председатель?

– Беспартийный. Но в Совете, как и в кронштадтских массах, наибольшим влиянием, Владимир Ильич, пользуемся мы, большевики.

– Это хорошо, но недостаточно. Мы должны полностью завоевать Советы. Завоевав Советы, сможем свалить буржуазное правительство. Другого пути нет, если мы хотим идти к социалистической революции, – Ленин уже говорил, обращаясь ко всем, но его перебили.

Из коридора послышались голоса:

– Рабочие просят товарища Ленина выступить… Владимир Ильич, несколько слов…

– Выступить? – переспросил Ленин. – Пускай Григорий выступит. Скажите ему… попросите товарища Зиновьева выступить! Где он?

– Я передам ему, – поспешил исполнить просьбу Раскольников, ему неудобно было сидеть, стесняя Ильича. Он вышел в коридор.

Зиновьев ораторствовал в своём купе, у него тоже сидели питерские товарищи. Когда их знакомили в зале вокзала, Зиновьев показался Раскольникову тщедушным, болезненным человеком. Теперь он его лучше рассмотрел. У Зиновьева было бледное одутловатое лицо с близко посаженными глазами, длинный нос, как бы давивший на короткую верхнюю губу, на голове шапка густых растрепанных волос. Тщедушным, однако, назвать его было нельзя, несмотря на его бледность и странную развинченность всей фигуры. Это был бодрый тридцатидвух-тридцатипятилетний парень, с резким высоким голосом. Говорил он очень быстро, размахивая руками. Выступить перед рабочими он согласился охотно. Рабочие тесной толпой стояли перед вагоном. Зиновьев с площадки заговорил о войне, о социалистической революции словами Ленина.

Раскольников вернулся в купе. Ленин рассказывал о том, как удалось организовать проезд через Германию. Помогли в этом швейцарские социалисты-интернационалисты. Они заключили письменное соглашение с германским послом в Швейцарии. По условиям соглашения, ехать могли все эмигранты без различия взглядов на войну. Вагон с эмигрантами должен был пользоваться правами экстерриториальности, никто не имел права войти в вагон без разрешения сопровождавшего его секретаря Швейцарской социал-демократической партии Платтена. Не должно было быть никакого контроля паспортов, багажа…

– Запломбированный вагон? – поднял брови Каменев.

Реплика не понравилась Ленину. Он нахмурился.

– Не накаркайте, Лев Борисович. Чего доброго, Милюковы и Суворины ухватятся за ваше словцо. Не запломбированный – закрытый соглашением для каких бы то ни было контактов эмигрантов с кем бы то ни было на территории Германии. Это условие было выполнено. Главное же условие заключалось в том, – продолжал Ленин, – что едущие обязывались агитировать в России за обмен пропущенных эмигрантов на соответствующее число интернированных немцев и австрийцев.