— Тебе, правда, интересно? — не уставал удивляться Анкхарат, но потом, когда увидел, как быстро я разобралась в несложных правилах и как искренне болела за наездников, наконец, мне поверил.

Я не могла усидеть на месте. А еще, когда я сидела, то не видела половину арены и особенно сужающийся участок трассы, расположенный прямо под ложей. А все потому что сидела я не вровень с Анкхаратом, совсем нет.

Он-то занял одно из десяти каменных кресел, усыпанных подушками. Кресла стояли на некотором отдалении друг друга, в два ряда по пять, и на возвышении. А внизу у самого парапета ложи древние зодчие, посчитав, что гонки не особенно увлекательное для женщин зрелище, соорудили простецкую каменную скамью, рассчитанную примерно на десять зрительниц. То есть женщины могли посидеть рядышком и тихонько посудачить, пока их мужья напряженно следили за гонками.

Разумеется, сесть в одно из кресел рядом с Анкхаратом я не могла. Пока никого из остальных не было, — а мы, похоже, были единственными, кто решили не пропускать ни одной гонки, — я стояла возле парапета и вполоборота к Анкхарату громко задавала ему свои вопросы.

Чтобы выразить свое почтение, в ложу иногда заходили люди, которых с небольшой натяжкой можно было назвать знатью Нуатла. Конечно, ведь никакого дворянства или двора, как такового, не существовало. Это были дальние родственники Сыновей, все по мужской линии, проживающие в достатке на землях по всему Нуатлу. Хотя земли и принадлежали целиком одному из Сыновей, но, разумеется, он не жил на них в одиночестве. В средневековье они бы звались вассалами.

Ни с кем из них меня Анкхарат не знакомил. Непринято, конечно. Но если подумать, то зачем, верно? Если моя участь — отправиться на Остров в Закатном море и жить там до конца моих дней. Конечно, если у меня будет сын, то я смогу вернуться, как трижды благословленная, но кто сказал, что Анкхарат снова выберет меня? Я была для этих людей пустым местом, они даже не глядели на меня.

Я предпочитала не думать об этом, но мысли снова и снова возвращались к незавидной женской участи в древности, когда в ложе появились другие Сыновья и их избранницы.

Если с Сыновьями я была шапочно знакома по рассказам Зурии, то жен я видела впервые.

Первым пришел Аспин. Его жена едва поспевала за ним. Обеими руками она поддерживала выпирающий живот. «На каком вы сроке?» — чуть не спросила я ее, когда поняла, что вряд ли она сможет мне внятно ответить. Все равно, что спрашивать: «Кого ждете?»

Конечно, сына, твердо ответит каждая из них. А потом у некоторых родятся девочки.

Жена Аспина была молодой девушкой, она глядела строго себе под ноги и я не сразу разобралась, что это не из-за скромности. Живот и пышное платье поверх мешали ей видеть собственные ноги, вот и вся разгадка. Она, наконец, дошла и опустилась на каменную скамью и с удивлением посмотрела на меня снизу вверх.

Во-первых, я стояла. Во-вторых, конечно, она знала, что Анкхарат занял десятую дорожку и что у нас детей, как не было, так и нет.

Мне не очень хотелось садиться. Начинались гонки на тиграх. Я с жадностью рассматривала кошачье снаряжение, самих тигров, с тоской вспоминала Швинна и уже готова была засыпать Анкхарата новой порцией вопросов.

Я осталась стоять. Жена Аспина — молоденькая, пухлая, с курносым носиком блондинка, — улыбнулась слегка растеряно и поставила на колени корзинку, очень похожую на ту, в которую Зурия складывала рукоделие.

Ну, да. Ей самое время браться за детские ожерелья. И они, наверняка, у нее получаются гораздо лучше, чем у меня.

Я улыбнулась ей:

— Меня зовут Айя.

— Зарина, — ответила она. — Где твоя корзинка?

В пекло корзинку! Распорядитель гонок как раз дунул в крученный рог, и гонка внизу началась.

— Смотри, какие тигры! — крикнула я Зарине.

Десять тигров сорвались со своих мест, поднимая клубы пыль. Наездники тут же легли на тигриные спины, вытянув шеи. Свистели хлысты. Тигров избивали нещадно, так что мне стало страшно. Коты, конечно, не топали, как лошади. Мягкие лапы буквально летели над песком арены, едва касаясь земли. Хвосты превратились в полосатые стрелы.

Я и не думала, что Швинн может развивать такую скорость. Что я вообще могу не только кататься на нем по лесу, как на обколотом транквилизаторами пони, а нестись, не разбирая дороги, так же быстро, как, должно быть, летал орел Анкхарата.

— Тебе, правда, интересно? — услышала я.

Я-то в этот момент свесилась с парапета так, чтобы разглядеть внизу, как наездники на всей скорости промчались мимо статуй и теперь приближались к зауженному участку трассы. Теперь-то я поняла, зачем нужны были статуи. И поняла, почему под нашей ложей не было зрительских трибун.

В этом месте, прямо перед нами, трасса из десяти дорожек сужалась до пяти. Крутись, как можешь.

Это был самый драматичный момент гонок и, наверное, самый травмоопасный.

Коты рычали. Бежали нос к носу. Пятый врезал шестому когтями по носу. Хвост восьмого попал под хлыст чужого наездника.

— Что? — переспросила я, оборачиваясь.

Избранниц было уже трое. Все они сидели и смотрели на меня так, как, бывало, Швинн смотрел на нас с Анкхаратом, пока мы резвились в постели. Каждая из них была на разном сроке беременности, но сомнений не оставалось — Мать уже благословила их всех.