Подо мной с рычанием пронеслись пять первый кошачьих наездников, а за ними нос к носу промчались те, которые уступили им на повороте. Трибуны взревели. Аспин разочарованно хлопнул себя по бедру. Гвембеш скривился, очевидно, наездник, на которого он поставил, проигрывал. А худощавый высокий Адан с обветренной загорелой кожей, ровно такой, каким его описывала Зурия, рассмеялся. Кому-то везло, кому-то — нет.

Только Анкхарат не смотрел на арену.

Он смотрел на меня.

В этом взгляде читалось все невысказанное им. Все, чему не нашлись слова или время.

— Вы только посмотрите на них, — с неизменной презрительной ухмылкой на лице в ложе появился Асгейрр.

Он прошел внутрь и занял кресло по правую руку Анкхарата. Улыбнулся ему и мне, махнул рукой на обоим, мол, продолжайте.

Следом появился седобородый, но все еще крепкий и широкоплечий Аталас. За его спиной мельтешили оставшиеся Сыновья, а жены скользнули незамеченными тенями на женскую половину.

Трибуны истошно ревели. Гвембеш, сложив руки рупором, выкрикивал имя наездника. Аспин даже поднялся на цыпочки, чтобы разглядеть схватку. Лицо Анкхарата ровным счетом ничего не выражало, и теперь я знала, что стояло за этим напускным равнодушием.

Будущие матери тихо переговаривались между собой. Звуком прибоя шелестели ожерелья из раковин, когда они вытаскивали их из корзин и показывали другим.

Ярмарка первобытного хэндмэйда объявляется открытой.

Ничего другого не оставалось — я медленно опустилась на скамью.

После был еще один кошачий заезд, а за ним — небольшой перерыв. Братья поднялись. Я поняла, что скоро их очередь.

Анкхарат ко мне не подошел и уж тем более не поцеловал на прощание. Только кивнул и взглядом показал, что им пора спускаться. Мне ничего не оставалось, как кивнуть в ответ.

Сыновья спустились по лестнице рядом с ложей вниз и исчезли под аркой. Вероятно, они переодевались прямо под ложей. И, конечно, с помощью рабов.

Остался только Аталас. В силу возраста он в гонках не участвовал. Его заменял старший сын, который позже унаследует и место в ложе, и родовые земли недалеко от Сердца Мира.

Я положила подбородок на скрещенные на парапете руки и наблюдала за жизнью ипподрома. Конечно, я попробовала найти общий язык с остальными избранницами, но жалость в их взгляде выводила меня из себя.

«Как же так, — читалось в их глазах, — Мать до сих пор не одарила тебя?»

Я не понимала, за что меня стоит жалеть. Я скорее могла пожалеть их всех. Уж я-то помнила, какими были отношения Асгейрра с его избранницей. Она была худой и бледной и, конечно, она не узнала меня, хотя я тепло улыбнулась ей, как давнишней знакомой.

И уж, конечно, мои с ними отношения не наладили бы речи в духе Клары Цеткин и Розы Люксембург. Да и восьмое марта требовать в этих краях было несколько рановато.

Так что я замкнулась в себе и смотрела за тем, как рабы выравнивали на арене широкими костяными граблями вспаханный предыдущими гонками песок. Следила за тем, как живут своей обычной жизнью жители Нуатла. Бегали между рядов лоточники, продавали все те же твердые лепешки, куски жареного мяса, разливали из кувшинов вино. Люди то и дело вставали, садились, пропускали кого-то, поднимались или спускались по лестницам.

Только спустя какое-то время я поняла, что мне так хотелось отыскать среди людей на трибунах.

Доказательства, что в Нуатле существует любовь.

Я искала счастливые влюбленные лица на трибунах. Искала женщину, которая смеялась бы шуткам своего избранника, потом с наигранно строгим видом просила бы не шутить так, пока она ест или не шутить так, потому что все же услышат, и он, конечно, тут же обещал, но только через мгновение снова отпустил какую-нибудь шуточку. И она прыснула едой или подавилась вином и захохотала, вот прям захохотала до слез. Счастливых слез.

Может быть, я далеко сидела. Конечно, я не могла видеть всех. И, конечно, не могла судить только по тем зрителям, которых я видела, обо всём Нуатле.

Люди улыбались. Люди, конечно, шутили. Это был хороший день с прекрасной погодой. Немного прохладный, но хотя бы не лил дождь. А смотреть и участвовать в гонках в жару дело невыносимое.

Но того, что я так искала, не было.

Потом распорядитель гонок снова дунул в крученый рог. Где-то ударили барабаны. Готовность номер один, как говорится.

Люди задвигались быстрее. Требовать тишины от целого, забитого ипподрома было невозможно, но она почти наступила, когда на арену вблизи старта стали выводить коней.