— Непуганые идиоты, — посмеивался каждый раз Дан, внимательно наблюдая из укрытия за горланящими песни на марше в лесу или развалившимися на привале — стоянке и хлещущими хмельной квас, а то и покрепче что, ратниками-московитами… Чтобы не подвергать своих людей ненужной опасности и, дабы враги продолжали вести себя так беспечно и дальше, Дан приказал — попавшие в засаду московские отряды вырезать полностью, до последнего человека! Чтобы выживших, среди них, никогда не было..! Исчезал бесследно и московский люд, что попроще. Тот, который, в большом количестве двигался через порубежье, собираясь убивать и грабить новгородцев, насиловать их жен. Ведь, патриарх московский Филипп объявил, почти, крестовый поход против Новгорода — окаянные новгородцы уже совсем чужими стали, да, и живут богаче, чем на Москве… Как тут «народу» не воспользоваться моментом и не пограбить? Не убить и не снасильничать? Пускай даже новгородцы и говорят на понятном языке, и вера у них тоже православная… Зато отряд Дана, в отличие от нанятых карелов, чуди и прочих, не занимался грабежом мирных жителей тверских и не убивал безоружных крестьян… Сейчас же пришла пора завершить стадию нападения из засад на московитов и перейти к следующей — собрать расползшихся по тверскому княжеству и мародерствующих наемников в кулак.

Идея широкой партизанской борьбы, закинутая Даном в массы высшего руководства Новгорода, а, точнее, предложенная новгородскому тысяцкому Василию, посаднику Дмитрию Борецкому и боярыне Марфе Борецкой, матери посадника, сама по себе не была нова для новгородцев, как, кстати, и для московитов, и жителей других «русских» княжеств. Но в изложении Дана она приобрела совсем иной вид и совсем иной смысл, и, что важно, совсем другой размах. После нескольких бесед с Борецкой-старшей, Дан получил не только согласие новгородской верхушки на «партизанщину» именно в том варианте, в каком он ее представлял, но и пробил, хоть и с трудом, определенную материальную поддержку своему плану — хоть и пришлось подключить для этого старост Немецкого и Готского дворов в Новгороде… Обитатели этого века в основном видели свою задачу «ослабления» противника в том, чтобы изъять у него ценностей побольше, ну, и, по ходу, уничтожить подвернувшихся, под горячую руку, селян — горожан и разных прочих. Дан же собирался устроить в тылу врага настоящую войну, в лучших партизанских традициях. Ибо, как у любого белоруса, в генах Дана сидел партизан, и этот партизан постоянно подзуживал Дана совершить какой-нибудь подвиг — пустить под откос поезд какой-нибудь или взорвать что-нибудь, этакое, масштабное. Однако, поскольку в этом веке поездами назывались купеческие и воинские обозы с охраной, а, еще, путешествующие вражеские вооруженные отряды, то именно их Дан и собрался «пускать под откос и взрывать». Первой жертвой партизанских амбиций Дана стала Тверь, то есть, пограничное с Новгородом и, весьма неудачно, по общему мнению — боярыни Борецкой и Дана, вступившее в союз с Москвой княжество. Договориться спокойно, типа… — месье Паниковский, вы же знаете, как мы вас уважаем. Решим вопрос полюбовно — вы не пакостите нам, мы не трогаем вас… — с хитроумным Михаилом Борисовичем, князем Твери, не получилось. Пришлось, тверские земли, в ходе начавшегося противостояния с Москвой, «пускать под откос».

Такого повального нашествия разбойников на свои земли тверское княжество, конечно, еще не знало. И такого массового террора на дорогах княжества, здесь еще тоже не было. Разбойники не гнушались ничем, брали в осаду даже мелкие городки, грабили на больших и малых дорогах, нападали на небольшие воинские отряды. Банды грабителей парализовали всю внутреннюю жизнь княжества. Жители городков и сел тверской земли опасались уже не только выходить за околицу деревни или городскую черту, но, порой, и, вообще, выходить за ворота дома. И все больше ратных людей тверских отвлекалось на борьбу с разгулявшимися бандитами. Дело шло к тому, что Тверь и тверское войско, вместо помощи Москве и присоединения к московскому войску, идущему покорять Новгород, будут воевать с расплодившимися в княжестве разбойниками. Что, собственно говоря, и требовалось — отсутствие поддержки Твери, в виду предстоящих боевых действий, обязательно должно было повлиять на моральный дух армии Ивана III, а также создать проблемы в снабжении ее продовольствием. Кроме того, выпадение Твери из антиновгородской коалиции — накануне решающего столкновения, ослабляло московские дружины. И, опять-таки, влияло, не в лучшую сторону, на других, уже имеющихся союзников московского княжества, а, заодно, и на тех, кто еще только думал ими стать. И, в первую очередь, естественно, на колеблющийся бывший форпост Новгорода Псков, куда давно уже были засланы новгородские «казачки» — а, недавно, еще и отправлено посольство. Не могло не повлиять выпадение Твери и на подрыв авторитета Москвы и московского князя. Что допускало, в будущем, весьма вольное толкование статуса Москвы.

По понятиям этого века, Дан непременно должен был сам принять участия в исполнении им задуманного и разработанного плана, да, впрочем, он и не хотел отсиживаться в Новгороде. Тем более, что на данный момент в Новгороде наиболее существенное уже произошло — сдвиг во внутренней и внешней политике. Но самое главное — претворение в жизнь второй части плана, известной кроме Дана только троим людям — новгородскому посаднику, тысяцкому Василию и Марфе Борецкой, без участия Дана было просто невозможно. Поскольку тут требовался совершенно иной, чем в 15 веке, подход к людям и, вообще, к организации больших людских масс…

Уже давно моросило, но, к счастью, едва-едва и, пока, проблем не создавало. Дан даже не заметил, как окончательно рассвело. Стайка птиц, неожиданно близко выпорхнувшая из-за деревьев, заставила его насторожиться. Он слегка переместился в своем укрытии-засаде, так, чтобы контролировать не только дорогу, но и лес, и снова замер с арбалетом в руках. Также развернулся и его напарник Хотев. Тихонько провыл волк, Дан расслабился — свои. И столь же тихо провыл в ответ. Среди елей показался человек — Каупо. Чудин был весь мокрый и от пота, и от бега. Разве что пар не валил от него.

— Скачут, — прошептал чудин. — Еле обогнал.

— Это хорошо, — еле слышно произнес Дан. И добавил: — Хорошо, что скачут… Нет-нет, — сказал он удивленно посмотревшему на него Каупо, — все в порядке. Это так, мысли вслух… — А про себя подумал: — Хуже было бы, если бы московиты летели, — но это озвучивать Дан не стал. Шутка могла остаться непонятой. Поэтому он просто сказал чудину: — Найди себе место по одесную-справа от меня. — Каупо кивнул и скрылся между деревьев, справа от Дана.

— Боярин, — раздалось сразу после того, как исчез в ельнике Каупо, — а нам куда? Мы тоже хотим участвовать…

Нос, Олуч и Сашко, как раз, закончили сооружать завал и, пока, Дан перешептывался с чудином, неслышно подобрались к Дану. Дан ухмыльнулся: — Молодцы! — И тихо приказал: — Одесную тоже. Ближе к завалу. Расстояние 10 саженей…

Стук копыт, лошадиных копыт, со стороны деревни уже можно было расслышать. Вскоре донесся и храп лошадей. На зажатой между озером и ельником дороге показались первые всадники. Потом еще… Однако всадников было мало. Гораздо меньше, чем должно было быть.

— Не понял, — обронил Дан. И сам у себя спросил: — А где еще половина?

Первые дни Дан жил у Домаша, того самого гончара, чьи подмастерья нашли Дана у старой выработки — ямы. Что делать и куда податься, Дан понятия не имел. Все вокруг казалось какой-то ирреальностью. И он постоянно ждал, что, вот-вот, вернется обратно в 21 век, домой. Дан просто не представлял себя живущим в средневековом городе. А в том, что он находится именно в средневековье, сомневаться не приходилось. Конечно, это мог быть и некий параллельный мир — в свою бытность в 21 веке, Дан не чужд был фантастики, но… Дата — 6 тысяч сколько-то лет, названная ему Домашем, явно была из земного юлианского календаря, бытовавшего только в Европе и только в средневековье. И лишь в конце 16 века, как помнил Дан еще со школьной скамьи, юлианский календарь был сменен на более современный календарь главы католиков, папы Григория XIII. Путем нехитрого подсчета, Дан перевел юлианскую дату в более понятную ему григорианскую и получил год, в который провалился — 1470. Слава богу, Дан по образованию был историк и разницу в летоисчислении между этими двумя календарями знал. И, слава богу, «крыша у Дана не поехала» — возможно, благодаря тому, что он, все же, имел хоть какое-то представление о мире, в который попал. То есть, пытаясь осознать где он находится, Дан не впал в ступор, и не стал буйно или тихопомешаным. Дану, можно сказать, даже повезло — его университетская дипломная работа была, именно, по Древней Руси. Правда, по Руси более ранней, 10–13 века, и располагавшейся немного юго-западнее, на территории будущей Белоруссии. Что, конечно, далековато от берегов реки Волхов и ее притоков, но… За неимением рыбы и рак рыба. Он мог оказаться по образованию и физиком. А, так… Дан не просто имел понятие, куда попал, но даже кое-чего знал, вернее, помнил по истории Руси вообще, и истории Господина Великого Новгорода, в частности. И, если вкратце, то Дан попал в самый разгар борьбы этого действительно великого — в прошлом — города со стремлением Москвы, московского княжества, «прихватизировать» его. К сожалению, борьбы, сложившейся неудачно для Новгорода…