Итак, взяв на работу дополнительно еще 3, а с будущим помощником Семена 4 человек, Дан призадумался. После чего решил временно остановить набор людей. Художников теперь, с принятием 2 новичков, хватало, а гончаров… Ставить еще несколько гончарных кругов, все равно, было некуда. Проще было заключить договор с парой-другой местных мастеров и получать от них изделия — полуфабрикаты. Вавулу же и Якова в первую очередь грузить срочными или специальными заказами — что таковые обязательно появятся, Дан и не сомневался. Ну, а дальше видно будет. Кстати, нужно было озаботиться еще и тем, как кормить такую прорву народа. Теоретически, конечно, можно было оставить все, как есть — местные, новгородские, пусть продолжают свою еду в узелках из дома носить, а живущие на подворье Домаша Лаврин и Дан будут и дальше кормиться с общего стола с Домашем — готовила Домашу, Дану и Лаврину, за небольшую плату, жена Вавулы. Только, вот, уже сейчас народу сильно прибавилось… А, если, вдруг, придется набрать еще кого-нибудь? И не из местных? Как их кормить тогда? Пустить все на самотек, и кто как может пускай, так и выкручивается? Но голодный человек — плохой работник. Дану же нужна была полная самоотдача, чтобы люди думали о работе, а не о еде. В общем, как было раньше уже не годилось. Поэтому он, недолго думая, решил нанять, до кучи, еще и повариху, чтобы готовила, желательно два раза в день, еду на всех работников — сколько их там будет. И на Дана с Домашем тоже. Ну, а ежели особых изысков кому захочется, то представителей «малого бизнеса» — лоточников, торгующих на улицах вразнос, и способных сготовить под заказ любой деликатес — от пирогов и пряников до мяса с приправами — то есть, своего рода домашних кондитерских и миникулинарен в Новгороде было пруд пруди.

С этим вопросом — насчет готовить на всех работников Домаша, а в подчинении у Дана уже было 7 человек плюс в перспективе помощник Семена, и это, не считая его самого и Домаша — он и подкатил к жене Вавулы, вернее, сначала к Вавуле.

Зайдя в сарай, где работал гончар и, подождав, пока Вавула завершит очередной горшок, Дан, словно невзначай, обронил: — Вавула, тут такое дело, поговорить нужно… — А затем добавил: — Нам требуется повар, а твоя жена хорошо кашеварит… Да, и, вообще, женщина хозяйственная… — Дан сделал паузу, подождал, пока его слова дойдут до Вавулы. И продолжил: — Ты спроси ее — может она будет готовить для работников Домаша? — И уточнил: — Для всех, и нас с Домашем тоже. А девчонки твои помогать ей станут… — У Вавулы, и это не являлось секретом ни для кого из работников Домаша, в том числе и для Дана, было четыре дочери. Старшая уже была замужем и жила отдельно, со своим мужем, в Плотницком конце — муж ее был плотником и из плотников. А меньшие, еще не вышедшие возрастом, сидели дома и помогали матери по хозяйству… — А я за это буду платить ей гривнами или рублями, — соблазнял дальше Вавулу Дан. — И за помощь малых добавлять буду. — Дан замолк на секунду. И уронил: — Платить буду больше, чем она сейчас получает.

Вавула чуток прикрыл глаза, как он делал всегда, задумываясь над чем-либо… Этот момент Дана постоянно, немного, смешил — гончар в такие минуты становился похож на мудрого удава Каа из советского еще мультфильма «Маугли» — сей мультик Дан очень любил смотреть в детстве, в своем 21 веке… У Вавулы было вытянутое, длинное лицо, с некоей печатью всемирной еврейской скорби в круглых серых глазах. А, кроме того, немножко выдвинутая вперед большая тяжелая нижняя челюсть. И стоило ему лишь прикрыть глаза… Не закрыть, а лишь чуть-чуть прикрыть… Сходство становилось, если так можно сказать, просто потрясающим и Дану сразу хотелось воскликнуть: — О, великий и мудрый Каа! — Впрочем, в отличие от мультяшного героя, являвшегося не только мудрым, но еще и весьма опасным, Вавула был абсолютно безобиден. А, кроме того, еще и подкаблучник. И Дан это знал, как знали это и Семен, и Лаврин, и даже Зинька. То есть, в семье гончара главным была его жена, Аглая. И, по существу, Дан мог решить сей вопрос напрямую с женой Вавулы, обойдясь без самого Вавулы, тем более, что она довольно часто крутилась на подворье Домаша. Но он не хотел обижать гончара, мужчина, то есть Вавула, все-таки, должен быть, как бы, хозяином в доме и командовать всем и всеми.

— Вавула..! — поторопил гончара Дан, испугавшись, что тот, мал-мала, совсем уснул.

Вавула приоткрыл глаза. — Хорошо, — кивнул он лысеющий головой. — Я поговорю с Аглаей Спириничной. — Вавула всегда называл жену уважительно, по имени отчеству — Аглая Спиринична. — Сегодня и поговорю, — добавил Вавула.

— Ну, вот, и лады, — хлопнул гончара по плечу Дан и, тут же, поспешил из сарая. Выскочив на двор, он взглянул на солнце. Судя по времени, а определять время по солнцу Дан уже давно научился, вот-вот должен был вернуться с торга Домаш. Они договаривались, на сегодня, сходить в Людин конец, пообщаться, насчет совместной работы, с несколькими гончарами с конца. Эти гончары, хозяева небольших подворий в Людином или иначе Гончарном квартале, уже несколько раз продавали свои горшки через Домаша, разумеется за небольшой процент Домашу — до своих лавок они не «доросли», а продавать горшки самим, пристроившись где-нибудь с краю торга, у них получалось плохо. Вот, и сообразили просить кого-нибудь из постоянных торговцев. Домаш согласился не слишком утеснять гончаров в доходе. А когда в очередной раз гончары привезли свой товар к нему, Домаш, по просьбе Дана, перетолковал с ними о работе, ничего не обсуждая конкретно. Лишь договорился, что подойдет к ним на подворье на следующий, второй, день седмицы-недели. Подойдет вместе с напарником-литвином Даном. А, чтобы не терять весь день, время определили ближе к вечеру. Правда, для этого Домашу все равно нужно уйти с торга пораньше…

Наконец, за забором, огораживающим усадьбу Домаша, послышались голоса и через широкую калитку — после первого визита воеводы Василия Казимера и зачастивших на подворье к Домашу новгородских биричей, Семен с Вавулой и помогавшим им Даном, с согласия Домаша, калитку переделали и расширили — во двор зашел сам Домаш, а за ним молодой парень, его помощник. С ростом продаж Домашу уже тяжеловато было управляться в лавке, одному тяжеловато управляться, к тому же еще периодически приходилось отвлекаться на переговоры с клиентами. И Аглая, жена Вавулы, время от времени помогавшая ему, не могла постоянно находиться в лавке. Вот, он и взял на помощь мальчишку из слободских, также, как и Домаш, живущих за Гончарным концом. Пацан имел 13 лет от роду — ровесник Зиньки, и был младшим сыном недавно поселившегося в слободе и торгующего вразнос — по пригородным погостам и селам — свободного, то есть, не состоящего ни в одной купеческой организации-сотне купчины из Старой Руссы. В Руссе у торговца были не лучшие времена и потому он решил перебраться в более «хлебный», как он считал, Новгород. В общем-то, торговец был прав, но и конкуренция в Новгороде была намного выше. Во всяком случае, как понял Дан со слов Домаша, пока у купца дела шли ни ахти. Может, и из-за этого, купец сам упросил Домаша взять своего младшего… — Ты, хозяин, не смотри, что он еще малый ростом. Зато умом шустр и хватает все «на лету». Цифирь и грамоту ведает и посчитать товар может. А, если что помочь надо, то обязательно поможет, не сомневайся. Он парень жильный… — в помощники, когда узнал, что «пошедший в гору» Домаш ищет кого-нибудь, кто будет помогать ему в лавке.

Паренек действительно оказался смышленым, а большая физическая сила в гончарной лавке не требовалась, так что Домаш, несмотря на всю свою прижимистость, даже сам согласился платить Стерху — так звали пацана… — паренек, действительно, чем-то напоминал Дану журавля. Такой же мосластый, с длинными худыми ногами и вытянутой шеей… — небольшой процент с продажи — впрочем, по согласованию с Даном, как компаньоном. Но все это было еще две недели назад…

Сейчас же Дан собирался с Домашем идти к вышеупомянутым гончарам.

— Будете трапезничать или сразу пойдем? — спросил Дан у входящего на двор Домаша. С самого начала, можно сказать — их общего «бизнеса», все рабочие вопросы они привыкли решать без церемоний, просто.

— Мы перекусили в лавке, — сказал Домаш, имея в виду себя и Стерха. — Сполоснусь только и пойдем. — Домаш повернулся к пареньку. — Стерх, — сказал он, — на сегодня все. Иди домой и не забудь передать отцу, что ты молодец. А завтра жду, как обычно. — После чего, не дожидаясь, когда паренек покинет двор, Домаш направился к колодцу, находившему почти в центре подворья. — Подержи, — попросил он Дана, снимая шапку и пояс — кошель с дневной выручкой и передавая все Дану. Затем Домаш закатал рукава рубахи из дорогого сукна… — ему теперь по статусу положено было — одежду носить из дорогого материала. Как и в 21 веке, в Новгороде 15 века человека «встречали по одежке» и купцу, одетому по-босяцки, трудно было продать, по достойной цене, свой товар. Поэтому даже юный Стерх, его помощник в лавке на Торжище, имел не простые посконные портки, без всяких украшений льняную рубаху и прохудившиеся туфли на ногах, а одет был соответственно самому Домашу — и здесь Дан особо гордился собой, это он подсказал Домашу одеть Стерха наподобие себя, не в самые дешевые ткани. Зато и выручка тут же выросла — правда, это сильно зависело и от товара. Но в любом случае, хорошо одетый слуга-помощник сразу добавлял лавке и ее хозяину солидности, а это, в конечном счете, позволяло быстрее и легче оборачивать товар в звонкую монету. Однако, приходя домой, Стерх, в обязательном порядке, снимал с себя рубашку из заморского сукна, вязаные новые ноговицы и красивые портки, а также узорчатый пояс и сапоги цветной кожи, и аккуратно складывал все это до утра в сундук, переодеваясь в домашнее, то, что попроще. Ведь, новую красивую одежду Домаш не подарил подростку, а, как бы, купил ему в кредит — Стерх был предупрежден, что стоимость нового наряда с него будет высчитываться. Понемножку и каждую седмицу. Но так, чтобы и Стерху после расчета что-то оставалось… — Домаш закатал рукава дорогой рубахи и попросил Дана полить ему ковшиком из бадьи на руки. Дан зачерпнул вышеуказанным предметом народного творчества воду из бадьи, стоявшей рядом с колодцем, на приспособленной под помост и слегка обтесанной тяжелой деревянной колоде, и полил на руки Домаша.

Сполоснув руки, Домаш, еще раз попросил налить ему воды, только не на руки, а в подставленные лодочкой ладони, и с удовольствием выплеснул ее себе на грудь и на шею. Затем, быстрым шагом направился к своему дому, возле которого, на ветру и солнышке, на пеньковой веревке, протянутой от дома к специальному, вбитому в землю колу, сушились два прямоугольных, с вышитыми крестиками и ромбиками по краю, куска ткани, полотенца-рушники. Сорвав с веревки один рушник, Домаш, фыркая от удовольствия, яростно начал вытирать полотенцем шею и грудь…