Александра вздрагивает, пробует распрямиться, но я продавливаю ее в пояснице и снова укладываю на стол. Вообще-то это уже тянет на непослушание и еще плюс три шлепка, но, если план сработает, мне хватит даже пяти. Я же не собираюсь лупить мою малышку, даже если сейчас она допускает мысль о боли.

— Я хочу на тебя пялиться, Александра, — озвучиваю свою потребность.

Большими пальцами поддеваю на боках ее трусики и медленно, присаживаясь на колени, стаскиваю кружево по ее ножкам в высоких гольфах с бантиками. Если честно, уже сейчас, в такой позе, я бы с удовольствием еще шире развел ее ножки и попробовал Александру языком, и она бы получила такой фейерверк, что вопрос лишения невинности перестал бы стоять так остро. Но прежде, чем получить от меня что-то, овечке придется что-то давать взамен, иначе я обречен спать в пустой постели все десять следующих дней. А это очень негативно скажется на моем моральном самочувствии, как вы уже поняли.

— Ты… у тебя… — заикается чистым возмущением Овечка.

— Научись называть вещи своими именами, Александра. Хочешь сказать, что тебя смущает мое возбуждение, так и скажи: Локи, убери от меня свой член. Может быть, я даже послушать.

Хрен бы там, а не послушаюсь, но на то и расчет: она в жизни ничего подобного не скажет. По крайней мере, не сейчас и не в такой интимной обстановке.

У моей овечки гладкая промежность, как будто в ее организме произошел сбой, и характерного островка волос у нее там не то, что нет, а просто и не было. Хочу погладить пальцами, хочу раскрыть ее плотно и стыдливо закрытые створки. Но сейчас это будет слишком. И надо хотя бы ради разнообразия иногда держать свое слово.

Поэтому, закрыв глаза, прикусывая кулак от того, какой шанс добровольно выпускаю из рук, поднимаюсь.

Александра вздыхает с облегчением, и костяшки ее пальцев, которыми она вцепилась в стол, словно в земную ось, снова становятся розовыми. Хороший знак: Овечка уже не хочет сбежать. По крайней мере там, глубоко в ее мыслях, я не нахожу ни единого подтверждения, что не прав. Будем считать это маленькой паузой. Ей нужно привыкнуть к мысли, что она стоит с выпяченной голой задницей перед мужчиной, которого знает всего несколько дней.

— Не хочу продолжать, — упрямо заявляет она как раз в тот момент, когда я готов «скостить» наказание до четырех шлепков.

Вот так и теряют голову, скажу вам. Даже демоны искушения.

Встряхиваюсь и укладываю ладонь ей на задницу, намеренно проводя мизинцем по впадине между ягодицами.

— В следующий раз, когда захочет что-то мне сказать, Овечка, скажи какую-нибудь непристойность, иначе это просто трата работы роскошного рта.

Ее смущение такое восхитительное и густое, что на вкус почти как клубничное пюре со сливками. А для меня, известного сладкоежки, это лучше, чем всякие суккубские феромоны.

— Держись крепче, Александра, — предупреждаю на всякий случай.

Сгребаю ее волосы в кулак, немного тяну на себя, с наслаждением впиваясь взглядом в прогиб спины.

Блин, я точно рехнусь.

Просто окаменею. Сдурею.

Сорвусь к хуям собачьим.

Большой замах не нужен, достаточно просто отвести ладонь в сторону — и шлепнуть ею по голым ягодицам. Один точный рассчитанный до мелочей шлепок. Достаточно сильный, чтобы ягодицы спружинили — и Александра «поплыла» по столу. Вот поэтому я держу ее за волосы и надежно фиксирую в нужно положении. Но и достаточно аккуратный, чтобы не было боли. Так, вероятно, любящая мать наказывает провинившегося шкодника. Ну на хрен эту метафору!

— Локи! — возмущается Александра.

Но мы оба знаем, что сейчас, когда первые секунды ее придуманного унижения позади, она чувствует именно то, чего я добивался: тепло на коже, как раз над тем местом, где станет влажной после следующего шлепка.

— Повторяй за мной, Александра: я не буду пытаться сбежать, Локи, — командую я.

— Чтоб ты провалился! — ругается она и так восхитительно вертит задницей, что, не чувствуй я ее негодование, увидел бы в этом намеренную провокацию.

Заношу руку для счета «два». Овечка чувствует и подбирается, поэтому напрягает ягодицы и пытается вырваться из моей хватки, но я только чуть-чуть сильнее подтягиваю ее к себе.

Моя ладонь второй раз шлепает ее по заднице. Александра выдыхает открытым ртом, и мне нужно все свое мужество, чтобы не послать терпение к такой-то матери и не склонить ее к минету. Так хочу в этот тугой рот, что в голове темнеет — и на миг собственные мысли превращаются в путанный лабиринт.

— Хочу трахнуть тебя… так сильно, — шепчу где-то между попытками найти выход из лабиринтов разума.

Первый раз за двести лет со мной такое. А ведь это просто два удара по заднице.

— Ты обещал только шесть… раз, — хнычет она.

Не плачет, а хнычет как капризная малышка, которая получила черную тачку вместо розовой.

— Обещал, — вынужден согласиться я. Наука на всю жизнь — больше точно никаких обещаний. — Я жду, Александра. Иначе ты узнаешь, что в Тени между цифрами пять и шесть может быть пройти целая вечность.

— Обманщик! — рычит Овечка.

— Хочу быть уверен, что в следующий раз ты не угодишь в лапы к какому-нибудь уроду. Поверь, тебе же от этого лучше. Шесть слов, Александра. Я жду.