— Тогда, наверное, тебя можно поздравить, Локи. — Александра кивает на мою грудь. — Ты выиграл свой уговор.

Машинально кладу руку на то место, где должен быть дурацкий «орден-цветок»… и вдруг понимаю, что кожу словно выжигают изнутри. Горит так сильно, что судороги по телу волнами, и бросает то в жар, то в холод. А через пару секунд все заканчивается, как будто мне дернули больной зуб.

Больше нет никакого цвета, и намека на него не осталось.

«Я и так в тебя втрескалась. С первого взгляда, наверное», — повторяю в уме ее слова.

Мне бы радоваться, ведь теперь моему бессмертию ни хрена не угрожает, но вот ни хера не хочется улыбаться. Да и какая в жопу радость, когда у Александры такой вид, будто над ней поглумилась вся Тень.

Мне плохо.

Мне так сильно плохо, что хочется отыскать в этом проклятом втором мире существо, которое может вынуть душу и затолкать на ее место кусок асфальта. Наверняка здесь есть такие. Вряд ли мне посчастливилось стать первой и неповторимой «жертвой» циничного соблазнения.

И чем я только думала? Где была моя голова?

Но и это не самое паршивое.

Можете считать меня дурой, но все же винить Локи как-то… странно что ли. Он не скрывал, что демон и питается тем, что имеет женщин. Он прямо говорил, что его интересует только секс. Даже в лоб об этом заявил. Он всегда смотрел на меня только как на говорящее тело и не клялся в любви до гроба. Поэтому взваливать на него вину за свою глупость — все равно, что обвинять кота за то, что он слопал спящую в его миске мышь.

Сама виновата, Саша, самой и расхлебывать, но точно не здесь.

Нервно стаскиваю с пальца кольцо: оно почему-то врезалось в кожу, хоть раньше было в самый раз. Получается только с третьей попытки, но зато когда справляюсь с задачкой, то от всей души и злости швыряю его куда подальше.

— Александра, остынь, — спокойно предлагает Локи. — Ты… вымоталась, кажется?

— Да ради бога, Локи, называй вещи своими именами: у нас случился секс, я больше не невинная — и ты думаешь, что в честь такого события мне полагается заглотить упаковку обезболивающих, состроить печальную мину и сутки трупом лежать в постели. Знаешь, что? Это все хрень собачья! Девственная плева — не отпиленная нога и не порванная селезенка. Это… молочный зуб! Рано или поздно он все равно выпадет, но еще ни один ребенок не скончался от этого в болезненных муках.

Локи потирает лоб и бормочет:

— Ты сейчас такой… невыносимый медик, Овечка.

— Верни. Меня. Домой. — По словам говорю я, и судя по тому, как демон морщится, мое «говорю» близко к «ору». — Я не лягу в твою проклятую постель, мне не нужно «полежать от женского недомогания», мне просто нужно больше никогда тебя не видеть.

Локи внимательно на меня смотрит, и мне кажется, что кости внутри него начинают слабо пульсировать желтым огнем. Нужно просто перестать так остро реагировать на мужчину, который совсем не стоит того, чтобы я теряла от него голову. Даже если я уже ее потеряла.

— Ты абсолютно уверена, что настолько сильно не хочешь меня видеть, что даже не можешь подождать до утра? — переспрашивает он.

Иду к окну и пару раз плашмя бью ладонью по стеклу.

— Там всегда только ночь. Даже если это утро, или день, или вечер — в твоем мире всегда ночь. Так какая мне разница, в какой из часов ночи уходить от того, что мне противно?

Демон как будто ждал чего-то такого. Пересекает гостиную широким шагом, хватает меня за локоть — и я чувствую звон в ушах, как будто меня оглушило реактивным двигателем. На мгновение перед глазами все смешивается в разноцветный водоворот, но когда хаос снова обретает гармонию, я понимаю, что стою посреди своей комнаты в общежитии, где стол все так же завален учебниками и конспектами, а на спинке стула висит моя пижама.

Выдергиваю руку их пальцев Локи и зачем-то говорю:

— Я переоденусь и верну тебе рубашку.

Он резко мотает головой, поворачивается — и просто исчезает.

Вот и хорошо, и никаких долгих слез, и прощаний.

А пореветь я и так могу. Вот прямо сейчас, только забьюсь в самый пыльный уголок.

Обычно меня тяжело пробить на слезы. То есть вот вообще. Даже если мне очень больно — а в моей жизни случались случаи, когда в самом деле было действительно больно — у меня получается закусить губы и держать глаза сухими. А сейчас, сидя в уголке между кроватью и тумбочкой, я просто реву и не могу остановиться. Да и не очень хочется, потому что если боль нельзя вырвать, то можно попытаться хотя бы выплакать ее и выкричать.

Но самое неприятное то, что я до сих пор в его рубашке, и когда хочется орать так сильно, что саднит горло, я прикусываю кончик воротника, чтобы от натуги не скрипеть зубами. И мгновенно в ноздри «бросается» знакомый приятный запах. Срываюсь на ноги, бегу к столу, хватаю ножницы, чтобы срезать ткань прямо с себя и очиститься… и снова сползаю на колени. Изо всех сил заворачиваюсь в темный шелк и кульком укладываюсь на холодный пол.

Если очень постараться, я точно смогу уснуть. А утром резь от заплаканных глаз напомнит, какая я все-таки дура, и что даже маленькие дети не плачут по выпавшим молочным зубам.