Он мчался, прильнув к самой гриве. Его слезящийся взгляд полнила решимость. Дух лошадиного пота щекотал ноздри. А запах гари, накрепко пропитавшей в катакомбах одежду, вдруг напомнил ему о детстве… о запечённой в углях картошке и треске поленьев в старой печи, где предстояло румяниться тёткиным пирогам. Напомнил о доме, в который он обязательно должен ещё вернуться. И в этот миг Лопух уверился, что всё у них будет хорошо. Несмотря ни на что и вопреки всему…

Матерясь на чём свет стоит, Шрам останавливал бегущих солдат. Они разворачивались. Хью с перевязанной головой собирал стрелков, распределяя среди них остатки стрел. Отряд готовился встречать врага, а носилки с ранеными продолжали нести к лагерю.

— Крепитесь! — Сольен бегает в гуще толпы, хлопает по плечам, заглядывает в лица. Его белые волосы вьются вихрем, хотя ноги у самого едва не подкашиваются. — Не поддавайтесь страху! Теперь мы на своей земле, а не в их Чащобах! Это они лезут к нам!

«Мы не побежим. — Командор до боли в пальцах сжимает обтянутую потёртой кожей рукоять топора. — Дальше не побежим».

Десяток громил и с сотню карлов, прямо на ходу, цепляясь за стволы ременными петлями, точно муравьи сползающих с ходячих деревьев, спешили к ним на встречу. Отряд выстраивался неровным полукругом. Вскидываются луки и топоры. Кто-то ещё успевает оглянуться в сторону лагеря. Миг замершей тишины. Сучклявые несуразные махины несутся в таранной атаке. Приближающийся тяжёлый топот и карканье кружащего в небе воронья. А между тем солнце поднимается. Настаёт новый день, для кого-то последний.

Древни навалились горным оползнем, сметающим всё на своём пути. Следуя приказам командора, за секунду до сшибки рыцари рассыпались, обходя громил с боков и уходя из-под прямого удара. В основном это удалось сделать. Великаны явно поубавили в своей былой прыти. Но и при таком раскладе один, а там и другой солдат оказывался смят или отброшен могучими лапищами. Стрелки дали первый залп. При полном отсутствии зажигательных снарядов попытки сразить громил тщетны. Тогда они взялись выцеливать карлов, снующих за спинами своих неповоротливых союзников и ещё восседающих на их ветвях. Недомерки не замедлили с ответом.

Как не раз до того, схватка с карлами грозила обернуться поголовным уничтожением обоих противоборствующих сторон. И сейчас древни не спешили выступать в роли примирителей. Великаны искали мести, как прежде сами рыцари. Чужаки должны были поплатиться за разрушенное Святилище.

Шрам, хакнув от натуги, обрушил топор на выскочившего под ноги уродца и тут же упал на колени, лишь тем разминувшись с пронёсшейся над ним исполинской дубиной. Носорог — дружище! Следом за дубиной свистнули стрелы. Костяной наконечник сломался, ударив в нагрудник, другой скользнул по наплечнику. Мимо! Сплюнув кровь из прикушенной губы, Мартин поднялся с земли, высматривая следующую цель и вместе с тем пытаясь охватить общую обстановку. Сражение почти сразу превратилось в беспорядочное побоище, многорукое и многоногое, вопящее и огрызающееся. Изменить что-либо в нём он уже не мог. Никто бы не смог. Оставалось лишь обеспечить себе достойный эскорт в пути на Небеса. Чтобы добираться было не скучно.

Он всегда подозревал, а ребёнком и вовсе мечтал, что когда-нибудь именно так всё и закончится.

Закалённая гномья сталь совершала свой безжалостный танец, рассекая стонущий воздух и вражеские кости. А по возможности и выбивая щепы…

Мартин Штрауб прекратил размахивать топором, но не потому, что не осталось больше врагов или что, час его пробил, а потому, что до него донеслась звонкая песнь рога. И эта песнь звала в атаку.

Песнь летела над полем, срывая с него туманные покровы и пробуждая ото сна. Живая. Стремительная. Яростная и влекущая. Вперёд! К победе! Вперёд те, кто уже тысячу раз мог быть мёртв, но всё ещё жив. Вперёд, славные сыны вечной битвы! Вперёд, и пусть боги решают, кому сегодня справлять победу, а кому отправляться к ним на пир. Пусть враг проклянёт этот день в веках!

Чувствуя, как сердце болезненно, но и сладко, защемляет в груди, командор обернулся.

…Вниз по склону холма от лагеря катилась волна. Состояла она всего из двадцати всадников, но выглядела прекрасно. И, пожалуй, это было лучшее зрелище из тех, что ему когда-либо доводилось видеть в жизни. Копыта лошадей взрывали землю, их широкие груди распирало от неудержимой мощи боевого галопа. Восходящее над лесом солнце отражалось от начищенных бронь рыцарей, от их шлемов и кирас с выгравированными на них Розой и Соколом — командор не видел самих изображений, но знал, что они там есть, — ударяя прямо в глаза. От того ли, нет ли, взор подёрнуло мутной пеленой.

А рог пел свою песнь, терзая сердце. Пел, ревел и смеялся.

— Вот теперь повоюем! — выдохнул командор, единым махом отсекая башку какому уже по счёту крысёнышу, пытавшемуся ткнуть его своей зубочисткой. Совсем рядом прошёл великан. Земля содрогнулась, вышину заслонил кряжистый торс — из этого получился бы отличный Разрушитель. Мартин не шелохнулся. — Вот теперь повоюем!

Рог пел, чтобы его услышал каждый. Так пой же! Пой!

Сверкают взлетающие крючья, что не были брошены в чащи. За ними тянутся тугие струны верёвок. Падает оплетённый древень, на него взбираются «дровосеки»… Лежат раздавленные тела — карлов, но не только… И голубая вспышка с громовым раскатом. Ударная волна касается лица. Сольен!.. Вой. Лошадь с перебитым хребтом брызжет кровавой пеной, не в силах подняться с взрытой земли… Куча недомерков прыгает возле распластавшегося солдата. Тот давно не шевелится, но эти продолжают вонзать свои пик.

Великаны кружатся на месте. И всё кружится вместе с ними, и всё рвётся на части. И не умолкает самая сладкая песнь на свете.

Мартин утёр пот рукавом куртки. Сознание уплывало. В груди растекался жар, как если бы кираса раскалилась докрасна. Этот жар наполнял его своей огненной силой. Как легко! Нет никакой боли, нет усталости, нет страха, нет сожалений. Только всепоглощающее счастье. Несравнимое, пьянящее… Так пой же! Пой!

Багровая маска на мокром лице командора блаженно скалилась.