Я не пропустила ни одной репетиции. И на это была причина: Эдит дала мне роль. Я была одной из модисток, и в первом акте у меня даже была реплика. Я говорила Эдит: «В своей девственности ты никого не убедишь». Каждый раз на нас в этом месте нападал смех. Еще бы!

Когда Ашар появлялся со своими листочками в руках в сопровождении жены Жюльетты, потрясающей бабы, все опрометью бросались к нему.

— Это я — убийца? — спрашивал Эдди.

— Я женюсь на Маленькой Лили? — задавал вопрос Ламурё.

И Марсель Ашар отвечал посмеиваясь:

— В конце, ребятки… Как публика, вы все узнаете в конце!

Руло не терял времени и постепенно превращал роль Спенсера (Эдди) в немую.

Несмотря на усиленные занятия и прилагаемые старания, Эдди все еще говорил по-французски с ужасным акцентом. Руло без зазрения совести командовал: «Повторите «Страшно»… (Эдди не мог выговорить «р»). Не получается? Ничего, старина, мы это выкинем!» И он вычеркивал карандашом целую реплику. Эдит это не нравилось. «Не нужно, — успокаивал ее Реймон, — волноваться за Спенсера. Его роль: бицепсы, кулаки, рожа, шляпа. Если у него будет мало текста, пьеса только выиграет, а Константин ничего не потеряет».

У Митти были свои соображения: «Пусть он не поет, это замедляет действие…»

И однажды в кабинет Гольдина состоялось совещание, во время которого в зале «АВС» подпрыгивали кресла. Голос Эдит, рассерженной до крайности, был, вероятно, слышен на бульваре Пуассоньер! «Вы думаете, я последняя дура? Кретины! От ваших уловок меня тошнит! Пользуетесь тем, что Эдди плохо говорит по-французски, и сводите его роль к нулю! Он будет петь и будет играть, иначе я все бросаю! Я готова заплатить неустойку!»

Это — краткое содержание, все было гораздо выразительней и гораздо дольше. Они уступили Эдит. Руло пожал плечами, а Митти сказал: «Ноги моей больше не будет в этом театре, который перестал быть моим!» Целую неделю он заходил в зал и не разговаривал с Эдит.

Если бы она могла предположить, какой сюрприз ей готовит Эдди, она бы его так не отстаивала! Репетиции были в разгаре, когда однажды утром Константин взял у меня из рук поднос с завтраком для Эдит:

«Дай мне. Я сам отнесу breakfast [52] Эдит».

Такое случилось впервые: Эдди сам был не прочь, чтобы ему подавали завтрак в постель. То, что он хотел сказать Эдит, действительно нельзя было откладывать. Но он оказался неважным психологом. Разбудить Эдит плохой новостью! Нужно было прихватить с собой щит, чем прикрыться. «Эдит, видишь ли… я подумал… будет лучше, в общем, я вызвал в Париж жену…».

Не успел он закончить, как кофе, сахар, чашка — все, что стояло на подносе, полетело ему в лицо. И она это приправила еще текстом в стиле Пиаф лучших времен. «Так вот, значит, как ты ездил к дочери! Негодяй! Ты обманул меня с собственной женой» и т, д.

В двух словах, дело было так: Эдди, увидев свою дочь, увиделся и с женой, и они решили все начать сначала.

Эдит не хотела показать, но ее это ранило. Правда, на следующий день она уже не думала об этой истории, но у нее не было времени обеспечить тылы: на носу премьера «Маленькой Лили».

Поэтому, когда Эдди — он уже переехал от нас и считал, что прощен, — спросил, может ли он представить ей свою жену, Эдит ответила: «Ну, конечно! Приведи её завтра на репетицию».

На следующий день Эдит долго одевалась и красилась: «Ты понимаешь, Момона, нельзя мне быть в затрапезном виде рядом с его американкой».

По рассказам Эдди мы представляли ее себе одним из тех волшебных созданий, производство которых в Америке поставлено на конвейер.

Приходим в театр. Возле Эдди чуть-чуть сбоку видим изумительной красоты блондинку, элегантную, как манекенщица. Конечно, это она! Эдит устремляется к ней. Константин поворачивается — сзади него (он ее собой заслонял) маленькая, ничем не примечательная женщина, в вязаной шапочке, из-под которой торчат волосы, прямые, как палки. Ее-то он и представил Эдит. Другая была Пралин, одна из красивейших женщин Парижа.

Эдит корчилась от смеха; как любовник Константин был уничтожен, стерт, вычеркнут из ее жизни. Но они навсегда остались друзьями. В вечер генеральной Эдит за него волновалась. Основания были. Внешне он был очень хорош. Косая сажень в плечах… Но текст полностью до публики он не доносил. Понимать удавалось с пятого на десятое. Зато, когда он запел, он-таки одержал свою маленькую победу. Хотя на месте его жены я бы особенно не радовалась! Эдди слишком правдиво и нежно обнимал Эдит, когда пел: