Вот только край глаза зацепился за знакомый узор за его плечом — лилии и розы. Три алых лепестка и зелёная ветка на бежевом шёлке, испачканном кровью — её незаконченная вышивка, которая выпала из кареты на мосту.

Пяльцы с вышивкой были насажены на гвоздь, вбитый в дверной косяк той самой лавки.

***

В ночь не поехали, остались в Брохе. На том самом постоялом дворе с жестяным петушком на крыше.

Амбар догорел, только куча чёрной золы все ещё тлела, мерцая в темноте и сочась едким дымом, но не давала уже ни света, ни тепла. Люди разошлись. Дверь в лавку и окна заколотили досками и завесили рядном, решив, что утро покажет, что делать дальше. К утру из Броха должны были приехать храмовники — дурные вести расходятся быстро.

Дарри решил переночевать здесь и выехать пораньше, чтобы не встречаться с рыцарями Храма и их дознавателями. Они убивали едва ли не больше людей, чем Зверь, и сжигали больше деревень, чем во время войны. И ведь никогда не знаешь, кого они на этот раз назовут одержимыми. У храмовников все просто — если Зверь пришёл, значит, жители приманили его. И капитан понимал, что рано утром нужно убраться отсюда, иначе с их допросами можно потерять и ещё дв адня. Уехал бы и сейчас, да рисковать не хотелось, и карета требовала ремонта.

На постоялом дворе кроме них осталась только какая-то женщина. Остальные гости, что были днём, уехали в Брох искать другой постоялый двор для ночлега. Оно и понятно — кто захочет ночевать в таком месте? Так что хозяйка была рада — пятеро вооружённых мужчин давали надежду, что Зверь не сунется снова, или на то, что они его остановят, если понадобится. Она послала младшего сына распрячь и покормить лошадей, а сама с невесткой бросилась хлопотать у печи, то и дело вытирая краем платка заплаканные глаза. Быстро собрала на стол: жаркое из козлёнка и окорок, лепёшки, сыр, пироги с ревенем и свежий сидр.

— Сейчас ещё грибочков принесу бочковых и похлёбки рыбной, — смахнула передником крошки со стола и ушла.

Кайе отвели лучшую комнату в верхней части дома с кроватью под кисейным балдахином и вытертой медвежьей шкурой на полу. Единственное окно закрыли ставнями и приладили поперёк толстую балку — на всякий случай. Хоть Дарри и сказал, что Зверь не вернётся, но всё равно так было спокойнее. И еду ей принесли сюда же, только есть она всё равно не могла. Отщипнула кусочек пирога, вышла на лестницу и села в темноте прямо на дощатый пол. Ей хотелось знать, о чём будут говорить мужчины внизу, и она стала вслушиваться, наблюдая за капитаном сквозь деревянные балясины.

Про Зверя она слышала и раньше. В Обители по ночам, когда старшие сёстры тушили свечи и уходили, девушки собирались на чьей-нибудь кровати и рассказывали друг другу шёпотом разные истории. Про принцев, за которых кому-то из послушниц удавалось выйти замуж, про странствующих рыцарей и айяарров из далёких земель, про чёрных, как уголь верров, высоких, как сосны, и очень богатых, которые живут за морем. И однажды один такой приезжал в Обитель за невестой. Был он, конечно, ростом не так высок, как в рассказах, но чёрен был и правда, как печная головешка. Улыбался много и забрал в жёны Адну. Послушницы шептались, что у него целый гарем таких жён, но Настоятельница разрешила. В Нижнем Храме совершили обряд, и Адна уехала с ним, сияя от счастья, как медный таз. Для подкидыша, которым была невеста, выйти замуж за знатного — высшее благо, какое могут даровать боги.

Говорили и про Зверя. В основном это были страшные истории, которые рассказывала Синайя. Родом она была откуда-то из ближайших к Лааре земель. Иногда по большим праздникам она уезжала к родственникам, а возвращаясь, рассказывала…

Она говорила о том, что в ущелье за хребтами живёт чудовище, которое днём ходит, как человек, только в маске, а ночью превращается в зверя и охотится на людей. И что живёт чудовище в красивом замке, у него много слуг и жён, что он — айяарр, колдун и вообще — лаарский князь. А ещё — что он очень богат и может любой камень превратить в золото, а вместо сердца у него большой алмаз.

Кайя не верила в такие истории. И только после увиденного сегодня в лавке, думая об этих рассказах, она поняла — не все из этого ложь. Хотя, как может такое совершить человек? Пусть даже айяарр.

Голос Дарри выдернул её из раздумий.

— Так ведь нет ещё полнолуния! Как такое возможно? — стукнул он кружкой по столу.

Мужчины ужинали и спорили, обсуждая сегодняшнее событие. И потому, как капитан ходил вдоль стола, ставя время от времени ногу на лавку и нависая над своими людьми, и задавал вопросы, видно было, что он очень расстроен и зол.

— Может, этот поганец и не один? — задумчиво ответил Ард.

— Старуха сказала один.

— Ты кому веришь, капитан, таврачьей бабке? — вступился Бёртон, вымакивая куском лепёшки остатки похлёбки. — Да той враницу пустить, что с горы катиться, да ещё когда ей платят! А ты бы её за жабры-то взял, да поглубже, так она тут же и пошла бы враспять. Сказала бы, что и зверь не один и является раз в три дня. И что медведи по небу летают.

— Думаешь, соврала? Но… зачем?

— Любой таврак соврёт — недорого возьмёт. А уж когда видит монету, всё едино скажет то, что ты хочешь услышать. Такое уж они подлое отродье. Да и ты вспомни, капитан, как по-первости упырь-то этот, почитай, по пять раз за месяц появлялся. И в основном головы отрывал, а уж опосля стал только в полнолуние ушкырничать да на части рвать, — Бёртон подцепил ложкой огромный осклизлый груздь и, вонзив в него нож, отправил его в рот. — Может это он опять за старое взялся?