У самых стен лавандовые поля переливались от утреннего ветра лиловым шёлком, и густой запах цветов накрыл его с головой. Карета протарахтела по каменным плитам и остановилась перед главным входом.

— Обождите тут, сейчас выйдет, — ответил старик, сидевший у ворот.

Надо было ещё пряников купить и кренделей у торговки на площади. Или что там ещё положено детям? Ну хоть куклу какую-нибудь.

Дарри спрыгнул на землю и прошёлся вдоль стены. Вездесущий виноград был и здесь, более крупный, иссиня-чёрный, и он не удержался, снова сорвал кисть.

И сказать сопровождающим, чтобы не ругались при ней. Купить еды в дорогу, яблок, что ли… Зря вчера у настоятельницы не спросил, что нужно.

У него были младшие сёстры, но их жизнью занималась мать, и Дарри никогда особо не интересовало, что они едят или во что играют. Как и положено маленьким знатным дамам у них были атласные ленты, платья с кружевами и куклы, шкатулки какие-то и вышитые платочки. И они любили сладкое. На этом познания Дарри о мире маленьких женщин заканчивались.

Он купил ей конфет — красных и жёлтых петушков на палочках и пастилы. Другого всё равно ничего не было, а как поедут мимо Индагара, там уж большая ярмарка есть и лавки…

Почувствовав, как кто-то смотрит в спину, резко обернулся.

Она стояла в тени кареты с небольшим потёртым саквояжем в руках и холщовой сумкой, украшенной кистями. От неожиданности Дарри раздавил ягоду, и брызнувший сок испачкал ему руки и лоб. Он мысленно ругнулся, вытер ладонь о штаны, чего вообще никогда не делал, и от этого даже покраснел. Потому что ругнуться хотелось вслух, а нельзя было.

— Л… леди Альба?

— Кайя, — она робко улыбнулась и, видимо, не поняв удивления на его лице, присела в реверансе.

«Заберёшь мою девочку».

«Девочке» было около двадцати лет, и, глядя на неё, Дарри вдруг всё понял — почему Обитель, почему генерал это скрывал, почему послал его…

Незаконнорождённая. Полукровка. Веда.

Он смотрел на неё, растерявшись, и чуть было руку ко лбу не приложил в приветствии, а потом, опомнившись, отшвырнул виноград, поклонился, пряча испачканную ладонь за спину, и распахнул дверцу кареты.

Дочь генерала не была больной, уродливой или калекой, скорее, наоборот — по-своему она была даже красивой: высокая, почти с него ростом, а ведь он не из маленьких, худая, в синем платье послушницы, которое было ей немного коротко, и коричневых ботинках. Каштановые волосы заплетены в косу и перевязаны широкой тёмной лентой, но пара прядок выбились и закрутились колечками на шее. Вобщем-то обычная послушница монастыря. Но выдавали её глаза. Не такие ярко-зелёные, как у настоящих вед, а словно разбавленные солнечным светом. Казалось, что по их прозрачной зелени кто-то рассыпал горсть жёлто-карих крапинок. И веснушки на носу. Чуть-чуть. Но угадать, что её мать была из Детей Леса, совсем не сложно. Наверное, если присмотреться, то можно заметить и как зрачки у неё иногда меняются, вытягиваясь в вертикальную линию, как у айяарров. Или лучше не присматриваться?

Бастард ещё куда ни шло. Едва ли кто осудит за это самого Альбу. Но полукровка! Да ещё первый ребёнок… старшая внебрачная дочь? Её следовало оставить в лесу и забыть. Она и не человек вовсе. А веды бы позаботились о своей дочери. Насколько Дарри знал, они бы никогда и не отдали настоящую веду людям.

— Эээ, меня зовут Дарри. Капитан Дарри Абалейн, к вашим услугам. Ваш оте… хм, генерал должен был написать вам. Позвольте? — он ещё раз поклонился и, забрав у неё саквояж, подал руку, чтобы помочь. — Прошу.

— Я… я сейчас.

Она повернулась, смотрела некоторое время на Обитель, постояла недолго, вздохнула и молча села в карету.

С чего он вообще решил, что она должна быть маленькой девочкой? Конфет купил, дурень! Хотя той ночью генерал был немногословен, а Дарри сильно устал с дороги, да ещё выпил вина и не переспрашивал — спать хотел так, что глаза слипались. Всё думал тогда про дочку мельника и поисковую нить, вот и решил, что «девочке» лет шесть-семь. И почему он запнулся на слове «отец»? Судя по той заботе, что проявил генерал, в этом можно было как раз не сомневаться.

«Заберёшь мою девочку».

Дарри закрыл дверцу кареты, отошёл к лошадям и, усмехнувшись, хлопнул себя по лбу со словами:

— Дарри, кажется, ты идиот!

К обеду следующего дня их маленький отряд остановился на правом берегу Серебрянки. В этом месте у дороги была развилка, и переправившись на другой берег, они поехали бы на восток в сторону Индагара, а потом на юг. Но в ночь перед этим уходящее знойное лето разродилось небывалой грозой и ливневым дождём, который, начавшись вечером, шёл до самого рассвета. К утру Серебрянка, переполнившись водой, прорвала в верховьях заторы из камней и деревьев и с грозным рёвом устремилась вниз, снеся попутно хлипкий деревянный мост.

Народу с обеих сторон уже набралось немало. В вязкой глине, перекрикивая шум гудящей реки, возле своих обозов, гружённых дынями, бочками и мешками с зерном, толкались торговцы, погонщик с целым стадом коз и кучер почтовой кареты.

Дарри проехал вдоль берега, решая, что же теперь делать. Можно было бы вернуться назад, через десять квардов свернуть на юг до следующей переправы, хотя это день пути. Но там дальше дорога давала изрядный крюк, а переправа — низкий деревянный мост, который, скорее всего, вот также смыло паводком. Так что можно было потерять и два дня. Вторая дорога уходила на север, в горы. Там, гораздо выше, был ещё один мост — каменный, айяаррский, который дождь тронуть не мог — слишком высокий. Оттуда можно доехать до Броха, а уж там они будут как раз за перевалом по дороге на Рокну.