–А чему радоваться, если он при ней, как паж при прынцессе?

Оля так и сказала: прынцесса. Я не выдержала и улыбнулась.

– Она-то моделька, а он-то кто? – возбужденно тараторила Оля, – не пришей кобыле хвост! С одной стороны он – ноль без палочки. И ему только предстоит здесь все бросить, а там как-то обустраиваться. И кому он там нужен? А с другой – не отпустишь ее одну. Вильнет рыбка хвостом – и поминай, как звали.

Оля была права. Поэтому мне сразу так хорошо стало! На, получи, фашист, гранату – как говорили в моем пионерском детстве! Правда, в пионерах я всего полгода побыть успела, но фразу эту запомнила навсегда. Теперь ты, Сережа, понимаешь, что я чувствовала все это время!

… На следующий день у нас на работе начались большие перемены. Из Франции прислали нового генерального менеджера нашего филиала – Андрэ Мальро, по-нашему Андрея. Его бабушки и дедушки, бывшие русские помещики, в свое время оперативно сориентировались в социалистическом хаосе семнадцатого года и сбежали за границу, предпочитая любить Родину издалека. Андрей родился в Париже, прекрасно, хоть и чуточку старомодно, говорил по-русски, и с удовольствием приехал в Россию припасть к корням. И заодно поднять нашу компанию на новый уровень. Сначала он посетил Москву, потом Питер, а потом и до нашего городка добрался.

Первым делом он собрал всех работников компании в конференц-зале и начал оглашать планы. А они у него были воистину наполеоновские: расширение рынка, филиалов, абсолютная победа над конкурентами и вообще полный и глобальный успех. Весь офис буквально вибрировал от волнения, кроме уборщиц. Тем было совершенно все равно, под какими ногами мыть пол – русскими или французскими.

Я, сидя в конференц-зале, активно изображала, что конспектирую речь начальства, а сама задумчиво разрисовывала завитушками лист за листом красивого делового блокнота. Стильный и дорогой блокнот с кожаной обложкой мне презентовала Алла со словами:

– У деловой женщины все должно быть прекрасно: и лицо, и блокнот.

– А новые мозги в комплекте с блокнотом не продаются?– спросила тогда я.

– Нет, – не моргнув глазом, отчеканила Алла. – Придется донашивать старые.

Мои мысли витали где-то далеко, поэтому я пропустила, как минимум, половину страстной речи Андрея, и чтобы хоть как-то войти в рабочее состояние, шепотом спросила у сидящей рядом Ани – нашего главного бухгалтера:

– Что он сказал насчет расширения филиалов? Я сегодня никак не могу сосредоточиться.

– А черт его знает, не мешай слушать, – отмахнулась бухгалтер.

– Как же ты его слушаешь, если тоже пропустила, что он говорит? – удивилась я.

– Да мне все равно, что он там вещает. Пусть хоть таблицу умножения наизусть декламирует. Ты послушай, какой голос, а? Вот он чего-то там щебечет, а мне все кажется, что он поет:

Ланфрен-ланфра,

Та-та-тита.

Лети в мой сад, голубка!

Так к нему намертво прилепилась эта кличка. Андреем его уже никто и не называл. Только Ланфреном. И все! А голос действительно был удивительный, в точности, как у молодого Боярского, когда он Голубку напевал. Бархатный, такой, сам в уши заползал, мозг обволакивал. А потом медленно скользил вниз, точно следуя по тем путям, что в анатомическом атласе нарисованы.

Вот как нужно студенткам-медичкам анатомию преподавать! Я когда-то хотела в медицинский поступать, но потом раздумала. Как атлас почитала медицинский –так и раздумала. Наворотили они там латинских названий: мускулюс-шмускулюс. У нас, женщин, какой мускул не возьмешь – он намертво к красивому и романтичному мужику прикручен. А если мужик еще и француз – то гены и кровь за мускулами следуют строевым шагом.

Оно и понятно: наши-то аристократы русские все во Франции жили большую часть жизни. Как приедут за деньгами в родную деревню –так и давай нашим русским девкам впаривать: блюманже да сильвупле. Вот у нас в генах и отпечаталось, что каждый француз – он прям шарман. Так что в крови у русских женщин – сплошное мерси боку.

Сам Ланфрен об удивительной способности своей и не догадывался. Только никак в толк взять не мог, отчего все сотрудницы разом замирают, стоит ему только рот приоткрыть.

Внешностью его природа тоже не обделила. Высокий, но в меру, не каланча, он был прекрасно сложен: узкие бедра, красивый торс, выделяющийся под тонкой рубашкой, гордая осанка. Фигура явно была выкована в спортзале, но без фанатизма, белковых добавок, перекрученных вен на мышцах и прочих анатомических излишеств. Светло-каштановые волосы в тщательно продуманном парижскими парикмахерами беспорядке, падали на лоб, оттеняя голубые глаза.

От него неуловимо веяло ненавязчивым французским шармом, жареными каштанами, знаменитыми кофейнями Монмартра и женскими вздохами в темноте зрительных залов в наших кинотеатрах, куда мы, женщины, год за годом приходили полюбоваться на настоящих французских мужчин.

Даже наша уборщица тетя Клава, строгая тетка пред пенсионного возраста с вечно забинтованными артрозными коленями, которую боялись абсолютно все, включая начальство, потому что она не боялась никого, не решалась ткнуть шваброй в ноги Ланфрена с обычным своим грозным криком: