Бородин снова жаловался Военной коллегии на противодействие ему Логинова и обвинял его в краже у поручика Марычева лошадей, а казаки жаловались на злоупотребления атамана и просили взять в следственную комиссию все приговоры войсковой канцелярии и рассмотреть их.

Военная коллегия оба эти прошения 12 ноября 1762 года отправила к генерал-майору Брахвельду с приказанием исследовать в скорейшем времени и «буде по следствию кто окажется хотя мало подозрительным, оного тотчас, как от команды, так и от присутствия в войсковой канцелярии отрешить».

Между тем атаман Бородин употреблял все средства к тому, чтобы склонить на свою сторону членов комиссии. Он построил для Брахвельда конюшни, собрал с казаков в пользу генерала рыбу и икру и приказал с каждого десятка доставить для Брахвельда и капитана Киреевского по три воза сена. Угощая и подкупая в свою пользу членов комиссии, атаман не мог справиться только с подполковником Ушаковым, который держал себя в стороне, не ходил к Бородину в гости и не соглашался ни на какую взятку. Поведение Ушакова было причиной, что Брахвельд не мог скрыть всех злоупотреблений, но старался представить их в самом слабом виде. Он донес, что все беспорядки на Лике происходят главнейшим образом от «одного друг против друга властолюбия», от необузданной вольности, ведущей к тому, что каждый рядовой казак желает, чтобы делать так, как ему хочется и как выгоднее [15] . Брахвельд писал, что Бородин действительно взял из войсковой суммы 1900 руб. и отдал их своему сыну Федору Бородину и старшине Максиму Пономареву; что комиссия «не безсумнения состоит» в излишнем сборе атаманом за Гурьевские учуги и в употреблении тех денег «якобы на войсковые нужды». «Но, спрашивал Брахвельд [16] , как из состоящих в войске Яицком старшин за способного никого не обретается, а которые и есть, те могут, по производящемуся следствию и по счетам, до отрешения дойти, почему в случае отрешения того атамана, кому войско поручить?» Военная коллегия приказала [17] , в случае открытия злоупотреблений Бородина, непременно его сменить, и если некого будет выбрать атаманом, то потребовать из Оренбурга исправного и надежного штаб-офицера и дать ему в помощь от Яицкого войска двух человек достойных старшин. Такое распоряжение должно было показаться обидным казакам и вызвать новые беспорядки, а потому Сенат не одобрил распоряжения Военной коллегии и предписал в выборе нового атамана предоставить войску поступать по данным ему грамотам и указам.

Распоряжения эти не были приведены в исполнение. Генерал-майор Брахвельд затягивал дело и явно склонялся на сторону атамана. Он не дозволил Логинову ходить в казачьи круги и устранил его от присутствия в войсковой канцелярии, а Бородину запретил только штрафовать и наказывать казаков, но не отрешил его от должности. Производя следствие, Брахвельд часто в присутствии шептался с атаманом, заставлял казаков подписывать свои показания, не давая им прочесть их, а потому подписавшие были уверены, «что не все в тех допросах казачьи речи вписывались». Прапорщик Иглеин часто совещался со старшинами и не скрывал от них показаний казаков. Столь пристрастное ведение дела заставило поверенных от войска, старшину Ульянова и казака Черноморского с товарищи, отказаться от участвования в комиссии, и следствие по необходимости было приостановлено. Бородин по-прежнему злоупотреблял своей властью, и Логинов, видя бездействие комиссии, решился сам ограничить власть атамана. Поставив свой сундук в соляной конторе, он стал собирать деньги за соленую рыбу и икру. Казаки несли пошлины к Логинову, а не к атаману и решили отправить депутатов в Петербург. Собрав с каждого человека по 30 коп., они послали в столицу казаков Ульянова и Копеечкина с прошением, в котором изложены были главнейшие пункты злоупотреблений атамана и под которым подписались 2800 человек.

Войско обвиняло Бородина: 1) в удержании за два года пороха и свинца; 2) в невыдаче денежного и хлебного жалованья; 3) в определении в войско сверх положенного числа старшин своих родственников; 4) в дозволении участвовать в рыболовстве таким лицам, которые в казачью службу не употребляются; 5) в излишних денежных сборах [18] ; 6) в отдаче сызранским купцам, без общего согласия, на откуп кабаков; 7) в невзыскании по указу Камер-коллегии с астраханского купца Туркина за содержание в войсковых дачах рыбных ватаг 4000 руб., коим срок давно уже прошел; 8) в собрании «наглостью своей» с казаков, бывших в командировке, 4000 руб. [19] , из коих в 3000 руб. признался, но платежа не учинил, и не признался в тех деньгах, которые взял с казаков, бывших в Гурьевском городке; 9) в непорядочной ловле рыбы в зимние месяцы, под видом отправления к высочайшему двору, в разбивании лучших ятовей и в употреблении той рыбы в свою пользу; 10) в том, что родственники атамана в зимнее время берут для рыболовства не служащих в казачьей службе людей и Бородин раздаст им свои ярлыки с печатями на право рыбной ловли.

В заключение своей челобитной казаки просили дозволить им от каждых ста человек выбрать поверенных таких, которые хорошо знают «существо дела», допустить Логинова к присутствованию в войсковой канцелярии и назначить его депутатом в следственную комиссию; Бородина отрешить ото всех дел и на место его определить наказным атаманом надежного человека по выбору самих казаков. Вместе с тем войско ходатайствовало и о смене генерал-майора Брахвельда и всех членов комиссии и о присылке новых лиц, обязуясь указать последним, в чем именно подозрительными находятся Брахвельд, капитан Киреевский и прапорщик Иглеин.

В феврале 1763 года Ульянов и Копеечкин прибыли в Москву и 13-го числа были введены в присутствие Военной коллегии, где изложили все злоупотребления Бородина и членов следственной комиссии. Они говорили, что комиссия явно покровительствует атаману и старшинам, что она не приступала к поверке приходо-расходных книг и не брала их у атамана; что когда казак Кузнецов подал донесение о растрате Бородиным пороха и свинца и просил освидетельствовать запасы, то Брахвельд возвратил ему бумагу безо всякого ответа и не сделал никакого распоряжения. Ульянов и Копеечкин убедительно просили защитить казаков и удовлетворить их просьбам, изложенным в прошении.

Одновременно с этим получено было прошение киргиз-кайсацкого Нуралы-хана, жаловавшегося, что Бородин притесняет его подвластных и причиняет им разорения. Императрица написала на прошении хана: «Если впрямь оный атаман беспокойный человек, то лучше бы было его сменить» – и передала это дело на рассмотрение Военной коллегии.

Последняя не признала возможным допустить Логинова к присутствованию в следственной комиссии и не дозволила выбрать от каждой сотни двух человек депутатов, а предоставила каждому казаку, самому за себя, представлять о своих обидах. «Но дабы то следствие, по дальнему отсюда расстоянию, в переписках долговременно продолжиться не могло… а паче в рассуждении того, чтобы по легкомыслию то войско, яко люди недовольно право знающие, не учинили бы между собой каких нечаянных ссор», коллегия, в заседании И марта 1763 года, определила отозвать генерал-майора Брахвельда и всех членов комиссии из Яицкого городка. На место Брахвельда командирован был находившийся при монетной экспедиции генерал-майор Иван Потапов, в помощь которому назначены: войсковой атаман Оренбургского войска Могутов, того же войска один надежный старшина, один штаб-офицер, два обер-офицера и аудитор из Оренбургского гарнизона.

Потапову поручено было разобрать по пунктам все претензии казаков, освидетельствовать запасы пороха и свинца, запечатать денежную казну и поверить приходо-расходные книги. Производя следствие, по сущей справедливости и без всякой «поноровки» на ту или другую сторону, Потапов должен был прежде всего отрешить Бородина от присутствования в войсковой канцелярии, Логинова за самовольный сбор с соленой рыбы и икры арестовать, и «как ему, Логинову, так атаману Бородину и прочим старшинам, кои отрешены будут, ни в какие войсковые дела и советы, ни под каким видом отнюдь, впредь до решения следственного дела не вмешиваться и в круги не ходить». Для удержания войска в повиновении и на случай ареста и содержания виновных под караулом, генерал-майору Потапову секретным ордером разрешено было потребовать из Оренбурга воинскую команду, «но однако же оное чинить с крайним осмотрением и довольным рассуждением, дабы напрасно людей походом не изнурить, а взятием команды тому Яицкому войску к какому бы непристойному рассуждению причины не подать».