– Тебе что за нужда, – сказал Васильев, – знал бы ты свое дело, да лежал бы на своем месте.

Хлопуша отправился к Творогову и, проходя по улице, видел, что яицкие и илецкие казаки укладывали на возы свои вещи.

– Что это значит? – спрашивал Хлопуша.

– А это те казаки, – отвечал уклончиво Творогов, – что приехали из своих мест за хлебом и теперь собираются домой. Я с ними жену свою отпускаю, а ты поди и распусти свою команду.

Хлопуша исполнил приказание, пошел было к Шигаеву, но тот ушел из дома с Чумаковым и Григорием Бородиным.

Последний, будучи очевидцем всего происшедшего под Татищево, был уверен, что дело, затеянное яицкими казаками, проиграно окончательно, и потому в тот же вечер отправился к Шигаеву и рассказал ему события дня.

– Я поеду в Оренбург, – говорил Григорий Бородин, – и там расскажу, а между тем не можно ли его [самозванца] связать.

– Поезжай, – отвечали Шигаев и случившийся у него Федор Чумаков, – и предстательствуй за нас всех, чтобы помиловали, а мы постараемся его связать.

Переговорив еще с хорунжим Трифоном Горловым, Осипом Бановым и с калмыком Гибзаном, Бородин советовал им выдать Пугачева и явиться с повинной, а сам в ту же ночь уехал из Берды, причем Шигаев и Чумаков провожали его до реки Сакмары [297] .

Рано утром, 23 марта, Пугачев призвал к себе Максима Шигаева [298] , Андрея Витошнова, Федора Чумакова, Ивана Творогова, Тимофея Падурова и Коновалова. Он рассказал им откровенно о несчастье, постигшем его армию под Татищево, и спрашивал: что делать?

– Как вы рассудите, детушки, – говорил самозванец, – куда нам теперь идти?

– Мы не знаем, – был первый ответ опечаленных присутствующих.

– Я думаю, что нам способно теперь пробраться степью, чрез Переволоцкую крепость, в Яицкий городок; там, взяв крепость, можем укрепиться и защищаться от поиска войск.

– Власть ваша, – отвечали присутствующие, – куда хотите, а куда вы, туда и мы.

– Поедем лучше, ваше величество, под Уфу, к графу Чернышеву, – говорил Творогов, – а если там не удастся, то будем близко Башкирии, и там можем найти спасение.

– Не лучше ли, – заметил Пугачев, – нам убираться на Яик, ибо там близко Гурьев городок, в коем еще много хлеба оставлено и город весьма крепок.

Эти последние слова были поддержаны Шигаевым.

– Пойдем, – сказал он, – в обход на Яик, чрез Сорочинскую крепость.

Решаясь двигаться по этому направлению, Пугачев послал казака за Хлопушей.

– Ты шатался много по степям, – сказал ему самозванец, – так не знаешь ли дороги Общим Сыртом, чтобы пройти на Яик?

– Этого тракта я не знаю, – отвечал Хлопуша.

– Тут есть хутора Тимофея Падурова, – заметил Творогов, – и он должен знать дорогу.

Падуров не брался, однако же, быть провожатым по степи в зимнее время.

– Ты здешний житель, – говорил Пугачев, – сыщи ты мне такого вожака, который бы знал здешние места.

– Вчера приехал оттуда казак Репин, – отвечал Падуров, – и сказывал, что там дорога есть.

Репин был призван в совет, и ему приказано быть колонновожатым. Командирам полков велено готовиться к походу, но собирать к себе только доброконных, а остальным и всем пешим разрешено идти кто куда хочет. Шигаеву поручено раздать вино и деньги, которых было 4 тысячи рублей, все медной монетой [299] . Лишь только выкатили несколько бочек, из сорока бывших в складе, как народ с криком бросился к ним и каждый старался в широких размерах воспользоваться разрешением самозванца. Произошла свалка, шум и драка, а между тем Пугачев узнал, что один из ближайших его сообщников, казак Григорий Бородин, ему изменил и еще накануне бежал в Оренбург [300] . Если бы генерал Рейнсдорп, по получении известий от Бородина, в ту же ночь сделал вылазку, то, быть может, сообщники Бородина и выдали бы самозванца; но наутро они были уже бессильны, так как хорунжий Горлов успел донести о советах Бородина и об его бегстве. Пугачев не жалел ничьей головы для собственной безопасности, и поднимать вопрос о выдаче самозванца было равносильно добровольному пожертвованию жизнью без всякой пользы.

Приняв меры против заговора и опасаясь, чтобы до времени и другие не последовали примеру Бородина, самозванец приказал расставить к стороне Оренбурга особые караулы, не пропускать никого, и «тут, – говорил Хлопуша, – кто вознамерился бежать, множество [было] переколото».

На улицах Берды с самого утра видно было небывалое движение, укладывались пожитки и награбленное имущество, Шигаев раздавал медные деньги, а у бочек с вином шумела и бушевала пьяная толпа. Опасаясь, что шум и крики привлекут внимание оренбургского гарнизона и пьяное сборище может быть застигнуто врасплох, Пугачев приказал яицким казакам готовиться скорее к походу, выбивать у бочек дно; и вино широкой рекой полилось по улицам Бердинской слободы.

Конец ознакомительного фрагмента.