– Небольшой подарочек, оставленный моим бывшим компаньоном, - пояснил келидец.
– Мы готовили его для самого Императора. Но будет только справедливо использовать его против моего настоящего врага.
– Он кругами ходил вокруг меня. А я не мог даже повернуть голову, чтобы следить за его движениями.
– Раб. Невидимка. Всегда в стороне. Кто бы мог подумать, что жалкие эззарианские маги справятся с рей-киррахами, с этими "невидимыми воинами", как они себя называют сами? Как ты думаешь, они будут рады, если я покажу им, как добраться до всех вас? Рей-киррахи ведь очень интересуются сейчас миром людей. И я собираюсь остаться здесь и подождать, когда они снова придут.

Он подошел поближе. Я с трудом переносил запах злобы, исходящий от него.

– Но ты... ты можешь это представить.
– Медный медальон висел на металлической цепочке, которую он надел мне на шею. Медальон тянул меня к земле, я едва дышал, не говоря уже о том, чтобы издавать какие-либо звуки. Вот если бы сейчас сюда вошел Кирил... лучше всего с легионом дерзийцев.

– Пошли. Я нашел тебя. Теперь пора выбираться отсюда.

Мои ноги начали двигаться против моей воли. Корелий замотал мое клеймо белым шарфом и дружески подхватил меня под руку. Повел вниз по лестнице, через коридор. Через галереи и дворы. По мощеным дорожкам. Дворец походил на встревоженный улей, никто не замечал нас в толпе. Многие кланялись и приветствовали его. Я ничего не понимал.

– Ночь славы, лорд Кирил, - обратился к нему какой-то юный воин.

– Воистину. И будет еще лучше, когда произойдет то, что должно свершиться в приграничных крепостях.

Кирил... Я не сразу понял, что Кирилом называют Корелия. Я не мог повернуть головы, но когда он пошел открыть ворота, я разглядел его. Он создал иллюзию, позволяющую ему походить на Кирила. В нем не было живости и юношеской чистоты, но для глаз, не ожидающих обмана, того, что он сотворил, было достаточно.

Я мучительно пытался снять с себя заклятие демонов, но то, что он захватил меня врасплох, сыграло свою роль. Оставалось только обзывать себя идиотом и еще тысячами подобных имен. Как можно было проявить такое легкомыслие?

Через дворцовые ворота, через внутреннюю стену, потом во внешнее кольцо города, слишком тихого, слишком пустынного, в сторону раскинутых за городом шатров. Корелий тащил меня по темным закоулкам, освещенным только дымными факелами, через кварталы воров и мошенников, проституток и прокаженных, в самый темный и вонючий угол городка из шатров. Здесь стояла гробовая тишина, которую нарушали доносящиеся откуда-то звуки порки и стоны.

Он втолкнул меня в грязный деревянный чулан. Потом пнул болезненного вида парня, храпевшего в углу на куче тряпья:

– Раздень этого и привяжи к столбу, чтобы твой хозяин мог как следует разглядеть, что я для него достал. Но не смей трогать этой вещи.
– Он постучал пальцем по медальону.
– Если ты снимешь это, он превратится в чудовище. Он обычно пожирает таких негодяев, как ты.

Парень сделал так, как ему было приказано. Он пожирал глазами мои одежды, по мере того как снимал их с меня. Корелий говорил с человеком в полосатых штанах и ожерельем из костей, вештарским работорговцем. Кровь застыла у меня в жилах. Вештарцы держали своих рабов постоянно в цепях или клетках, они морили их голодом и унижали, не позволяли им разговаривать, думать или просто двигаться, считая это величайшей милостью, которой рабы не достойны. Вештарцы утверждали, что так их боги велят обращаться с дикарями, доводить их до смерти среди песков пустынь, чтобы они могли очиститься. Очиститься. Если бы я мог издать хоть звук, я бы рассмеялся. Даже худшие из дерзийцев отказывались иметь дело с вештарцами, считая их слишком жестокими.

Еще один человек подошел к Корелию и вештарцу, и все трое направились ко мне. То, как келидец разглядывал мои шрамы, было уже плохо. То, как вештарец ощупывал мои руки и спину, словно решая, куда поставить собственное клеймо, тоже было плохо. Но третий... при виде третьего мое сердце едва не замерло в груди. Третьим был Рис.

Друг мой, как же ты должен ненавидеть, чтобы сделать такое? Я безмолвно уговаривал Риса услышать меня. Спасти самого себя от того убийства, которое было хуже убийства Галадона. Но он не слышал меня, и я изо всех сил пытался найти хоть что-то, что могло бы ослабить заклятие демонов. Мне казалось, что сейчас моя голова лопнет или сердце разорвется на куски. Что можно сказать, зная, что это твои последние слова? Мой язык не мог пошевелиться под действием келидской магии, мой мозг не мог породить ни единой мысли, кроме той, что я должен заговорить, и тут моя душа сумела выдавить ее собственные слова.

– Когда-то... очень давно... ты поклялся отрезать мне яйца, если это потребуется для моего спасения. Не пора ли?

В лице Риса ничего не дрогнуло. Он не двинулся, когда Корелий подошел и коснулся медальона, а я закричал от захлестнувшей мою душу и тело волны боли. Я безжизненно свисал на своих веревках. Он смотрел, его лицо ничего не выражало, пока вештарец и келидец сговаривались о цене. Он спокойно выслушал, как вештарец обещает Корелию, что меня уже через час увезут как можно дальше в пустыню, где никто никогда меня не найдет. Он ничего не сказал, когда Корелий стал объяснять погонщику, как надеть на меня вештарский ошейник, не снимая медальона, чтобы я был вечно связан и не мог воспользоваться силой. Его глаза так и не встретились с моими, и моя душа канула во тьму отчаяния.

– У нас у всех свои мечты, правда?
– спросил Корелий, обращаясь к моему старому другу, когда вештарец ушел за своим золотом.
– Я сделал все, как мы договаривались. Этой ночью мы будем спокойно спать. И вам не придется больше беспокоиться о мести. Вештарцы знают, что делать с рабами. Они справятся с этим лучше вас.

Рис лениво провел пальцами по ножнам кинжала.

– Вы ничего не сказали о вештарцах, - сказал он наконец ничего не выражающим голосом. Моя кожа покрылась мурашками.