Шрифт:
А еще через день, когда Фенька, вместо того чтобы пол подмести, метелку съела, терпенье у хозяина лопнуло, и он поселил Феньку в чемодане, не забыв поинтересоваться:
«— Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?
— Нет, — говорит, — не съем. Он пыльный. Вымойте его — тогда съем».
Ну, хозяин, понятно, не стал чемодан мыть. С тех пор и живет его Фенька в чемодане.
«Теперь я и окошечко там сделал, в ее домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький — вот такой — телевизорчик там стоит».
Представляете, каков из себя телевизорчик? Сверхмаленькие размеры его уже сами по себе смех вызывают, как смешит нас порой нелепый вид какого-то человека или предмета У теоретиков это называется комизм формы.
Гвозди есть — чернилами запивает
Но что за странная сказка? Зачем понадобилось писателю выдумывать девочку, которая гвозди ест — чернилами запивает?..
Вспомним, однако: и с обычными малышами такие вещи случаются. Чернила они пьют, гвозди в рот суют, в окно вместо двери лазают.
Да и ребята постарше бывают склонны к таким проделкам. Просто, в отличие от малышей, они уже не случайно, а нарочно стараются делать все не так, как другие. Чтоб почуднее вышло. Чтоб всех вокруг удивить.
И «что с таким народом будешь делать? — говорится в гайдаровском „Чуке и Геке“. — Поколотить их палкой? Посадить в тюрьму? Заковать в кандалы и отправить на каторгу?»
Писатель, не чуждый юмора, примет единственно верное решение — посмеяться над таким героем…
Так поступает и Пантелеев. А прием, к которому он прибегает на этот раз, носит название перевертыш. Прием этот встречается и в фольклоре, и в поэзии для детей. Вспомним народные потешки вроде: «По чисту полю корабль бежит, во синем море овин горит», вспомним знаменитую «Путаницу» Корнея Чуковского, где «рыбы по небу летают, птицы по полю гуляют», и сразу станет ясно, что это такое — перевертыш.
Грозный тон и улыбка
Но и прием перевертыша, который на сей раз избрал Пантелеев, не лишает его юмор того главного качества, о котором мы говорили: даже в этом случае его юмор можно назвать «юмором скрытой любви».
На первый взгляд в сказке про Феньку рассказчик выглядит злым и даже скуповатым, что совсем не похоже ни на Пантелеева-писателя, ни на Пантелеева-человека. Но при внимательном чтении можно заметить, что рассказчик лишь напускает на себя суровость, а в глубине самых «грозных» его фраз таится добрая, даже ласковая улыбка.
«Вот так девочка, — думаю. — Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счета. Нет, — думаю, — надо гнать ее в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
Ни грозный тон, ни два восклицательных знака в конце этого «решительного» монолога не в силах скрыть доброй улыбки рассказчика, светящейся в глубин его фраз. И мы уверены: нет, не прогонит этот человек свою маленькую гостью, каким бы «страшилищем» она ни оказалась…
Приподняв маску
Годом раньше «Феньки» появилась книга Пантелеева «Наша Маша» — родительский дневник. Для нас эта книга замечательна тем, что позволяет уже не косвенно — через повествователя, а непосредственно судить и об истинном отношении писателя к людям, и о свойственном ему юморе.
Мы видим, что не только как писатель, но и как человек Пантелеев не выносит сентиментальности: «Терпеть не могу эти сладенькие уменьшительные и ласкательные, которыми так неуместно пользуются у нас в разговорной речи». Однако за этой «педагогической» строгостью неизменно таятся подлинное уважение, любовь и нежность к ребенку. И если Маша делает что-то очень хорошее, отец ничуть не стыдится прямо выразить ей свои самые нежные чувства.
Девочке четыре с половиной года. После ужина они с папой рассматривают картинки. «Попалась ей на глаза „Казнь императора Максимилиана“. Спросила: что это? Сказал, что этих людей — убивают.
— Это что — по-настоящему?
— Да.
— Почему людей убивают — не понимаю! Они же не кусачие!
Подбежала к письменному столу, где в груде писем нашла запомнившийся ей конверт с изображением охотника, стреляющего в летящих птиц.
Почти с гневом:
— А это что? Почему он птиц убивает?! Почему охотники птиц убивают?
И так она была хороша в этом гневе, так вся кипела и пылала, что не выдержал, обнял и расцеловал ее».
Наиболее личностная из книг Пантелеева, «Наша Маша» далеко не всегда дает ему возможность укрыть свою нежность и любовь под маской юмора, как удавалось ему прежде. И потому здесь особенно отчетливо видно, что таится за его смехом, который теперь уже вполне уверенно мы можем назвать юмором скрытой любви.