— Мама, намажь мне брамапутер…

— Боже мой, — сказала мама, — это какой-то вундеркинд!

Через день Оська сказал:

— Мама! А в конторе тоже есть вундеркинд: на нем стукают и печатают.

Он перепутал „вундеркинд“ и „ундервуд“».

Целиком на игре со словом строится география Швамбрании и окружающих ее стран. Карта Швамбрании и ее окрестностей одна из самых смешных, если просто не самая смешная карта в мире. Для создания географических названий братья используют понравившиеся им слова — неважно, из какой сферы, но желательно с иностранным оттенком. Так рождаются Пилигвиния (тут слышится и «пингвин» и «пилигрим» сразу), Пришпандория, Канифолия, горы Северные и Южные Канделябры, Порт Фель, Порт Сигар, Порт Янки, Порт У-Пея, порты Матчиш (название танца) и Бильбоке (название игры).

В ряде названий звучат откровенно пародийные ноты («Бальвония», к примеру, — нечто среднее между Ливонией и Болванией). Если допустить (а не допустить этого трудно), что юный Лев Кассиль в самом деле играл с младшим братом в Швамбранию, то нельзя не признать за обоими братьями и замечательное чувство слова, и не менее замечательное чувство юмора.

«Исторические события», развертывающиеся в Швамбрании, основаны на детских представлениях о реальном мире. Смех возникает тут на контрасте между самими приемами детской игры и неожиданно вторгающимися в текст серьезными придворно-дипломатическими фразами, видимо подслушанными у взрослых или вычитанными из книг.

«Войны в Швамбрании начинались так. Почтальон звонил с парадного входа дворца, в котором жил швамбранский император.

— Распишитесь, ваше императорское величество, — говорил почтальон. — Заказное.

— Откуда бы это? — удивлялся император, мусоля карандаш.

Почтальоном был Оська, царем — я.

— Почерк вроде знакомый, — говорил почтальон. — Кажись, из Бальвонии, от ихнего царя.

— А из Кальдонии не получалось письма? — спрашивал император.

— Пишут, — убежденно отвечал почтальон, точно копируя нашего покровского почтаря Небогу. (Тот всегда говорил „пишут“, когда его спрашивали, есть ли нам письма.)

— Царица! Дай шпильку! — кричал затем император.

Вскрыв шпилькой конверт, император Швамбрании читал:

„Дорогой господин царь Швамбрании!

Как вы поживаете? Мы поживаем ничего, слава богу, вчера у нас вышло сильное землетрясение, и три вулкана извергнулись. Потом был еще сильный пожар во дворце и сильное наводнение. А на той неделе получилась война с Кальдонией. Но мы их разбили наголо и всех посадили в Плен. Потому что бальвонцы все очень храбрые и герои. А все швамбранцы дураки, хулиганы, галахи и вандалы. И мы хотим с вами воевать. Мы божьей милостью объявляем вам манифест. Выходите сражаться на Войну. Мы вас победим и посадим в Плен. А если вы не выйдете на Войну, то вы трусы, как девчонки. И мы на вас презираем. Вы дураки.

Передайте поклон вашей мадам царице и молодому человеку наследнику.

На подлинном собственной ногой моего величества отпечатано каблуком.

Бальвонский царь“».

Вырванный из книги кусок всегда выглядит бледнее, чем при чтении всего текста. Но даже и здесь можно отметить массу комического: и простецкие ухватки императора, и курьезные обращения («господин царь», «мадам царица», «молодой человек наследник»), и детскую непоследовательность царя, сперва заявляющего, что живет хорошо, и тут же перечисляющего целый поток бедствий. И неожиданная, почти подлинная фраза из царского манифеста («Божьей милостью Мы, Николай Вторый…» — обращался он к своему народу), и чисто детские зазывания на войну, сопровождаемые детской же угрозой («…то вы трусы, как девчонки»). И уморительно смешная последняя фраза, звучащая пародийно, потому что обычную в таких случаях «руку» неожиданно заменили ногой… Стоит также напомнить, что Война и Плен недаром написаны с заглавной буквы: ведь на карте Швамбрании Войной называлось гладкое место, специально отведенное под сражения, а Плены помещались по бокам Войны…

Ну а в целом — веселое половодье детской игры.

Но этот хотя и с сатирическими вкраплениями, а все же довольно добродушный смех относится только к «швамбранской» сфере. Когда же заходит речь о параллельных событиях реального мира (а реальный мир в момент расцвета игры в Швамбранию — это царская Россия накануне революции), в повествование врываются уже серьезные сатирические ноты.

Вот городовой, явившийся под Новый год «проздравить» докторское семейство, а больше затем, чтобы получить рубль, полагающийся ему по такому случаю, «щелкает каблуками и прикладывает руку к козырьку». Ликующий Оська радостно сообщает отцу: «Папа, а нам тут полицейский честь отдал за рубль!» И слышит хохот отца: «Переплатили, переплатили! Полицейская честь и пятака не стоит…».

Картина!

Или другая сцена: Лёля первый день в школе, его еще ни разу не занесли в Кондуит — хранилище всех гимназистских грехов, а инспектор уже пристреливается к новичку: «Постой! Это зачем у тебя на обшлаге пуговицы? Здесь по форме не полагается, значит, нечего и выдумывать.

Он подошел и взял меня за рукав. Потом вынул из кармана какие-то странные щипцы и вмиг отхватил лишние, по уставу не полагающиеся пуговицы».

«Теперь я был весь по уставу», — едко подытоживает рассказчик, фиксируя эту острую, выразительную картину.

Сатирично уже само построение первых, «дореволюционных» глав «Кондуита»: то же неравенство и угнетение, та же несправедливость, какую повседневно ощущают мальчишки, убегающие от нее в свою Швамбранию, царят и во «взрослом» мире. Недаром один из самых ненавистных учителей Покровской мужской гимназии — «скучнейший акцизный чиновник, скрывающийся от мобилизации, Самлыков Геннадий Алексеевич», — вскоре становится офицером и, как раньше гимназистов, допекает теперь солдат на учениях, а те именуют его не иначе, как «сатана треклятая»…