Шрифт:
«— Вот удивительно! — воскликнул Пестренький. — То есть… тьфу!., что это я говорю! Ничего удивительного, конечно, нет».
Пачкуля Пестренький из сказки «Незнайка в Солнечном городе» твердо придерживается двух правил: никогда не умываться и ничему не удивляться. Второе правило он сейчас нарушил и потому несколько смущен. Прием снова оправдан, хотя испробован уже на третьем герое.
Но вот буквально на следующей странице ту же самую оговорку допускает архитектор Кубик. Среди новых строительных материалов, применяемых в Солнечном городе, он называет такие, как синтетический пластилин для лепных украшений и строительную пенопластмассу, «которая в воде не горит и в огне не тонет, то есть… тьфу!.. В огне не горит и в воде не тонет…»
Здесь подобная шутка уже ничем не оправдана, да ничего и не прибавляет к характеру Кубика — ну оговорка и оговорка! А то, что она вложена в уста еще одного героя, начинает уже раздражать.
Но эстафета с передачей этого выражения продолжается: мы слышим его то от милиционера Свистулькина, то от врача Компрессика из той же повести, то от Знайки, то от Миги, то от лунного телерепортера, то, наконец, от самого Носова в его публицистических статьях… то есть тьфу! — юморесках. Нет, конечно, иной раз и сам оговоришься подобным образом, но все-таки во всем хороша мера. Одна из чеховских юморесок недаром называется: «И прекрасное должно иметь пределы».
Между прочим, и все эти оговорки, и «мыслительные завихрения», и прочие «неразовые» приемы Носова основаны на подлинной либо притворной наивности героев и не разрушают впечатления удивительной цельности носовского смеха — смеха по преимуществу «наивного».
Но ведь рядом с понятием «наивность» лежит другое, куда более высокое, — «простодушие». Сказать о человеке «простая душа» — значит дать ему оценку безусловно хорошую.
На протяжении трилогии о Незнайке главный герой претерпевает любопытную эволюцию: если в земных условиях он выглядит просто наивным, то в его лунных скитаниях наивность эта неожиданно обращается в простодушие. Дело тут, конечно, не в роковом влиянии Земли или Луны, а в резком изменении социальных условий. На Земле герой жил в обществе равных, а на Луне столкнулся с социальной несправедливостью. Там были только отдельные плохие личности — здесь плох уже сам порядок, само устройство общества. Неудивительно, что Незнайка потрясен. Да и мы, читатели, тоже.
С Луны свалился… на Луне
Незнайкина ракета прилунилась на верхней части Луны, которую лунные жители также называли Луной. А сами они жили на «Земле» — внутрилунном шаре. Так что упавший к ним Незнайка, по их понятиям, буквально с Луны свалился. А поскольку к тому моменту он уже порядком проголодался, то, наскоро выбравшись из скафандра, принялся уплетать весьма кстати подвернувшуюся лунную малину.
Но малина-то здесь была уже частная — она принадлежала господину Клопсу. К которому Незнайку тут же и привели.
«— Наверно, в капкан попался? — спросил хозяин.
— Так точно, господин Клопс. Жрал малину и попался в капкан.
— Так, так, — промычал Клопс. — Ну, я тебе покажу, ты у меня попляшешь! Так зачем ты малину жрал, говори?
— И не жрал я вовсе, а ел, — поправил его Незнайка».
Обратите внимание, с каким достоинством парирует Незнайка странные для него обвинения. Видно, что он вырос в совсем ином обществе, с иными законами.
«— Ох ты, какой обидчивый! — усмехнулся господин Клопс. — Уж и слова сказать нельзя! Ну хорошо! Так зачем же ты ее ел?
— Ну зачем… Захотел кушать.
— Ах, бедненький! — с притворным сочувствием воскликнул Клопс. — Захотел кушать! Ну, я тебе покажу, ты у меня попляшешь! А она твоя, малина? Отвечай!
— Почему же не моя? — ответил Незнайка. — Я ведь ни у кого не отнял. Сам сорвал на кусте.
От злости Клопс чуть не подскочил на своих коротеньких ножках.
— Ну, я тебе покажу, ты у меня попляшешь! — закричал он. — Ты разве не видел, что здесь частная собственность?
— Какая такая частная собственность?
— Ты что, не признаешь, может быть, частной собственности? — спросил подозрительно Клопс.
— Почему не признаю? — смутился Незнайка. — Я признаю, только я не знаю, какая это собственность. У нас нет никакой частной собственности. Мы всё сеем вместе, а потом каждый берет, что кому надо. У нас всего много.
— Где это у вас? У кого это у вас? Чего у вас много? Да за такие речи тебя надо прямо в полицию! Там тебе покажут! Там ты попляшешь! — разорялся Клопс…»
Сцена, конечно, смешная, оттого что собеседники явно не понимают друг друга, говорят на разных языках. Один не в силах представить себе мир без частной собственности, другой — наоборот. Но если Клопс думает, что «вор» просто дурачит его, то Незнайка, столкнувшись с абсолютно неведомыми для него вещами, вообще не знает, что и думать.
Сцена эта, однако, и драматична — и тем, что судят без вины виноватого, а главное, тем, что Незнайка впервые столкнулся с несправедливостью общественного устройства, а осмыслить это ему оказалось не по силам.
И особый драматизм придает этой сцене то, что Незнайка, при всех его слабостях, привык думать обо всех окружающих хорошо, часто даже лучше, чем они того заслуживают. Отсюда глубина его потрясения.
Урок не впрок
Эта вера в добро, в лунных условиях уже рискованная, вскоре подвела его снова. Убежав от Клопса, он попал в ту часть лунного города, где перед многочисленными столовыми и кафе прямо на тротуарах стояли столики, а сидевшие за ними коротышки ели и пили разные вкусные вещи. Голодный Незнайка, явно не усвоивший урока, полученного у Клопса, сел за свободный столик. «Сейчас же к нему подскочил официант в аккуратном черном костюме и спросил, чего бы ему желалось покушать. Незнайка пожелал съесть тарелочку супа, после чего попросил принести порцию макарон с сыром, потом съел еще две порции голубцов, выпил чашечку кофе и закусил клубничным вареньем. Все это оказалось чрезвычайно вкусным».