Я слишком долго возвращался. Я слишком долго ощущал себя живым. Я слишком долго не мог вспомнить. Я слишком долго не слышал чужих слов. Цеплялся за иллюзию. Теперь всё позади. Синюшное тело Игоря. Изуродованный труп Барыбина. Альберт ещё корчится в ванной заполненной битым стеклом. Бутылки пригодились. Жизнь покидает его неохотно. По капельке. Скоро он присоединится к своим друзьям…
Annotation
Я слишком долго возвращался. Я слишком долго ощущал себя живым. Я слишком долго не мог вспомнить. Я слишком долго не слышал чужих слов. Цеплялся за иллюзию. Теперь всё позади. Синюшное тело Игоря. Изуродованный труп Барыбина. Альберт ещё корчится в ванной заполненной битым стеклом. Бутылки пригодились. Жизнь покидает его неохотно. По капельке. Скоро он присоединится к своим друзьям…
Сергей Бабернов
ВСТУПЛЕНИЕ
1
2
3
4
5
6
7
8
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
Сергей Бабернов
Возвращение
ВСТУПЛЕНИЕ
Чернильное октябрьское небо не уставало плеваться в оконное стекло промозглым дождём. Жёлтое пятно готового вот-вот погаснуть фонаря запуталось в костлявых пальцах деревьев. Оно не столько разгоняло мглу, сколько доказывало её силу и вязкость. Холодные батареи, тусклый свет ночника и наводящее тоску мерцание телевизионного экрана в соседней комнате делали квартиру похожей на древний склеп. По крайней мере, на то, как я представлял себе подобное архитектурное сооружение изнутри.
— Рассказал бы что-нибудь, — Алла сидела на кровати, поджав ноги, и красила губы. — Скука с тобой смертная! Вот когда в меня наш учитель химии влюбился…
— Что за учитель? — я оторвался от тёмного окна.
— А то ты не знаешь. В одной школе учились.
— Этот урод двухметровый? Он у нас не вёл.
— Урод? — уголок только что накрашенных губ изогнулся. — Завидуешь видному мужчине, вот и всё.
— Хватит языком молоть, непутёвая! — голос из соседней комнаты заглушил бормотание телевизора. — Дуришь парню голову! А ты не верь ей, внучек. Нужна она тому учителю.
— Я не особо и поверил, Алла Александровна.
— Хватит, — Алла закончила макияж и теперь застыла перед открытым шкафом. — Нечего подслушивать! Смотришь свою Изауру? Вот и смотри! А ты что уставился?! — набросилась она на меня. — Может, разрешишь переодеться?
Я ретировался в соседнюю комнату. Алла Александровна, дальняя родственница — моя и девушки, всецело погрузилась в развязку бразильских страстей, что, впрочем, не мешало ей контролировать разговор в соседней комнате.
— Ты не обращай на неё внимания, — пожилая женщина не отрывалась от экрана, где главная героиня проливала очередное ведро слёз и, вопреки проискам негодяев, обретала счастье. — Она выдумывать мастер. Родителей опять же два года дома не было… Распустилась. Ты бы ей не позволял собой вертеть. Обоим на пользу пойдёт.
Я тактично хмыкнул. В отличие от Аллы, я не ощущал особых родственных связей со старушкой, потому вёл себя нейтрально. Даже отчуждённо.
— Ты чем там занимаешься? — послышалось из комнаты девушки. — Против собственной внучки настраиваешь? Это тебя в сериалах научили?
— Жизнь меня научила. Тебе без хорошей узды нельзя. Вы мне оба внуки. Обоим добра желаю.
Это заявление (не про добро, а про внуков) вызвало у меня улыбку. Городишко Калиновск возник лет сорок назад, сменив деревню, население которой составляли две семьи разместившиеся в десяти домишках. Они, хотя и растворившиеся среди сотен и тысяч приехавших со всей страны строителей, а позже работников режимного предприятия, всё равно считались отцами основателями.
Больше половины города теперь родня. Здесь можно встретить десятиюродного дядюшку одновременно и по материнской, и по отцовской линии. Такой вот «близкий» родственник, истекая радостью, полезет обниматься посреди улицы, выложит кучу новостей о дальней родне, потребует отчёта о жизни известных мне представителей клана и в заключение, на правах старшего, даст несколько наставлений. Меня подобные изъявления родственных чувств поначалу смешили, потом начали раздражать, потом я начал вести себя при встречах подчёркнуто холодно. Я стал изгоем. Родство со мной вспоминала только Алла Александровна. Да и то, благодаря оставленной на её попечение трижды внучатой племяннице Аллы.
Алла… Вот уж к кому я не испытывал братской любви. Мной двигали совершенно другие чувства. Страсть семнадцатилетних — цунами не признающее преград и сметающее всё на своём пути. Этот порыв стихии, правда, скоротечен и не оставляет ничего, кроме руин… Но какова мощь!
— Ну, прогуляемся? — предмет моих мечтаний появился в дверях комнаты.
— Что в такую непогодь по улицам шляться? — заворчала Алла Александровна.
— Бабуль, — девушка оказалась у стула старушки и чмокнула её в щёку. — Ты словно сама молодой не была.