Экономика, вы правы, приподнялась. И застыла в очень соблазнительной позе. Но это если смотреть из лесу, – а к нашему брату, грамотному человеку, избушка обращена фасадом неприветливым. Хотя, конечно, кому-кому, а журнальному-то рецензенту хныкать не пристало: такое выгодное ремесло! Такая суперприбыль – хоть переписывай заново «Капитал». Самая настоящая пирамида: разругав или расхвалив какую бы то ни было книжку – всего одну, – вы получаете полную финансовую возможность приобрести еще две таких же! А то и три! В этом смысле журнальный гонорар можно бы уподобить неразменному рублю или даже вечному двигателю.

И все обстояло бы в высшей степени удовлетворительно, когда бы не расточительные, притом неистребимые привычки: коптить небо, кормить комаров…

В XIX веке русская критика, столкнувшись с этой проблемой, ввела в обычай печатать на первой либо последней странице журнала объявление: «господа книгопродавцы (или, там, издатели) благоволят присылать в редакцию книги на отзыв». Правда, в силу подобной конвенции какой-нибудь Белинский вынужден был, наподобие дельфина или тральщика, бороздить, не смыкая глаз, моря чепухи, – но зато читатель знал: всё под контролем, если что серьезное – разбудят.

А теперь книга достается критику случайно. Как правило – средь шумного бала. Кто-нибудь забудет в редакционном коридоре – ну, и подберешь. Мало ли что: вдруг эта самая, сложив оранжевые крылья, меня-то здесь и дожидалась. Habent, в конце концов, sua fata libelli; что, если мы с нею созданы друг для друга?

Разумеется, почти всегда оказывается – нет; в частности, этой оранжевой нужен кто-то другой; тут пища для ума серьезней моего, с европейским, как говорится, взглядом на культуру вообще. Что ж – тем больше причин представить ее вам, дорогой читатель;

на то и существует наша служба знакомств. И пусть вас не волнует, что предмет черствоват: это трудности не ваши. Назвавшийся груздем (прощай, груздь!) обязан оттачивать технику, так и Чехов говорит: пересказать из бестселлера страсти-мордасти сумеет кто угодно, а ты вот попробуй описать чернильницу.

Сейчас попробую:

– Итак, свершилось! Мечта Петра Великого сбылась! Все до единого русские переводы из нидерландской литературы взяты наконец на учет! И если только другой русский тиран ничего не напутал, настаивая, будто учет и социализм – одно и то же (не понимаю, впрочем, хоть убейте, – с чего он это взял), – то мы с вами стали свидетелями новой – частичной, но окончательной – победы социализма сразу в двух противоположных концах Европы. Да здравствует библиография – царица полей! Руку, честный голландец, руку!

Не сердитесь. Нельзя, что ли, пошутить? В самой этой книге Вернера Схелтьенса мелькает иногда – вы не поверите – улыбка. Рассеянная такая, почти виноватая: мне ли, дескать, не понимать, что, по-вашему, я трачу молодость на пустяки? что этот мой труд ничего, совершенно ничего не переменит в судьбе толп, а это, по-вашему, все равно что не нужен никому? может быть, вы думаете – я так прост, что подсел на эту скуку? ничуть; но прикольно было вытерпеть ее.

В таком же тоне – скромного, степенного озорства – выдержано предисловие профессора Э. Вагеманса:

Ну вот, вы всё поняли. Всех и дел-то было – начать и кончить. В бывшей Публичке существует Картотека переводов мировой художественной литературы. Один энтузиаст довольно давно составил, другие пополняли потихоньку из года в год. Коллективный научный труд – практически на общественных началах – замечательный! – однако же, как нетрудно догадаться, – не без изъянов. Сравнение с колхозным неводом было бы в высшей степени неуместно;

все же Вернер Схелтьенс деликатно замечает: удалось обнаружить дополнительные данные. Для чего пришлось просмотреть столько-то каталогов (многие тысячи карточек); и столько-то справочных изданий (тысяч десять страниц убористого шрифта); выудить все нидерландские фамилии, кое-какие расшифровать. («Для некоторых… нельзя было найти никакого соответствия на нидерландском языке – кто такая Эльза Зантев, скажите на милость?» – все с тем же непреклонным юмором поясняет профессор Вагеманс.) Потом все, что нашлось, прибавить ко всему, что уже имелось, – и составить новый каталог. Вот этот самый.

Да, еще одна мелочь: всё это надо было проверить. То есть заказать полторы тысячи изданий, каждое как минимум перелистать. «Если, несмотря на все поиски, какой-либо перевод найти все же не удавалось, в Библиографии ставилась помета no visu». Только и всего. И дело с концом.

Несколько лет, как Маленький Мук, прожить в заколдованном доме, в облике грызуна. Портить глаза, дышать исключительно книжной пылью, питаться сосисками в буфете под лестницей, по возможности не замечая окружающих аспиранток. Не Бог весть какой нечеловеческий подвиг, – а все же титул доктора многим достается легче.