Э-ге-гей! Вперёд, вперёд по бурным волнам забот и волнений, в поисках невидимых земель, прячущихся во мгле. Прочь беззаботный островок!

Как же здорово, выехать на зорьке из уже набившей оскомину деревеньки, высунуться из окошка ландо, взглянуть на божий мир, подставить лицо под набегающий поток, глотнуть свежего воздуха с тем ароматом трав и хвои и, полюбоваться зелёными лугами и лесами, убегающими к горизонту. В такие мгновенья душу охватывает несказанная радость, и она присоединяется к той неописуемой вселенской мелодии, ставшей выражением взаимной гармонии и согласия с природой. Дорога! Это всегда калейдоскоп впечатлений, пусть даже перемешанный с запахами пыли, смазки колёс, лошадей и заботливо уложенной под самую крышку багажника снеди. И если в душе ты хоть на йоту романтик, прими путь как очередное захватывающее приключение.

С того момента, как при Екатерине смоленскую дорогу оснастили верстовыми столбами, обладатели часов, не прибегая к сложным расчётам смогли узнать с какой скоростью они перемещаются по весьма приличному для того времени тракту. У каждого вида транспорта она разная, но если отбросить некоторые условности, и округлять некоторые цифры, то путешественники в один голос утверждали: — "Пятнадцать вёрст в час"! По-моему, это только в мечтах. Даже на моём сверхлёгком, с улучшенными ступицами и колёсами ландо, имея в упряжи, скажем так, непростых лошадей мы преодолевали не больше десяти-двенадцати. Поначалу, ещё в первую поездку в Смоленск я очень злился, так как постоянно выбивался из графика, а теперь привык что ли. Тем более со слов Полушкина мы летим как птица, и он переживает, как бы ни отвалилось колесо. И я уже вместе с ним думаю, а не слишком ли мы торопимся, и не случится ли что-нибудь с колесом? Здесь это в порядке вещей, чему я собственно и стал свидетелем. В полуверсте от села Верховье двое крестьян (видимо отец и сын) как раз и занимались тем, что один из последних сил подпирал телегу, а второй пытался насадить на только что замененную ось укатившееся имущество со спицами. Поднимая за собой шлейф пыли, мы проехали, не останавливаясь: не принято барину помогать смерду. Социальное неравенство во всей красе и скажите спасибо, что кучер, мимоходом не огрел кнутом бедолаг. Если не повезло родиться с серебряной ложкой, то придётся глотать пыль всю оставшуюся жизнь. Как там, в пословице про Устав и чужой монастырь, а если это монастырь уже стал твоим?

— Стой! — громко крикнул я Тимофею. — Пойду, посмотрю что случилось.

— Куда? — встрепенулся Полушкин, потянувшись рукою под сиденье, где были закреплены пистолеты.

— Не знаю, как у вас в Гряднах, а у нас, людям, попавшим в беду — помогают. Да и на земельке постоять хочется.

— Подождите меня, — пробормотал Полушкин, вылезая уже вооружившись. — Смотрите левее, на поле, а я за рощицей пригляжу.

— Иван Иванович, что Вы во всех людях татей да душегубов высматриваете? Обратите внимание, телега с кирпичом, вон, половина на обочину свалилась. К нам ещё вчера завести должны были и возможно это именно она и есть. Стали бы тати такие сложности городить?

— Я знаю, что говорю. Прошлой осенью три кареты таким же образом ограбили. И всё средь бела дня.

Подойдя ближе к месту аварии, мы осмотрелись, и подозрения, которые я высказывал только что, отчасти подтвердились. Маркел Кузьмин и его сын Пётр действительно везли в Борисовку кирпич. Причём по личной инициативе и не в первый раз, так как прознали у Рогутина-кирпичника о хорошем покупателе. А так как у них точно такой же сарайчик по производству, то и решили всей деревенькой, а почему бы и не рискнуть. Умолчали лишь об одном, что клеймо подделали и звание "хороший" приобрелось благодаря лишней полтине, которую платили там на месте. Но мне это нетрудно было высчитать, так как Маркел Кузьмин и не скрывал всем известные расценки. Вот вам и Семечкин, радетель усадьбы. Сколько он с той полтины себе в карман? Так что не зря мы остановились.

— Иван Иванович, — спросил я своего визави, как только мы вновь тронулись в путь, — скажите, только честно, Вы в Тулу лишь из-за штуцеров едете, или Вас попросили ещё о чём-то?

— А это и не секрет. Генрих Вальдемарович переживает за невозвращённый долг. Это ж Вы объявили, что привезли долю наследства для Александра Леонтьевича? А пока он денежек в руки не взял, Вас попросили беречь аки зеницу ока. Вот и весь сказ. А по поводу штуцеров… Есть у меня некая задумка, хочу с мастером посоветоваться. Иван Матвеевич Бранд, наш оружейник, говорит, дело нужное, но осуществить сие нашими силами никак. А вот Генрих Вальдемарович, наоборот, утверждает, и в этом я с ним соглашусь: что выстрелить я и из деревянного полена смогу, главное стрелок, порох и пуля. Так что еду я в Тулу, в основном именно из-за штуцера.

В Смоленске мы с Полушкиным разделились, договорившись встретиться в час по полудню. Поручик отправился передавать какие-то распоряжения в строящийся особняк Есиповича, а я вновь посетил доходный дом, где располагалась ростовщическая контора. И тут мне выдали новость: в губернии появились фальшивые ассигнации, по качеству изготовления превосходящие государственные. Если без лукавства, то я даже немного встревожился, вплоть до того, что чуть не перелил коньяк в чашку с чаем, вместо бокала. И если раньше грешили на Ригу, оттуда шла вся гадость, то в этот раз порченные сотенные привёз из Киева какой-то заводчик лошадей. Одни говорили, мол, француз, другие — итальянец, но знающие люди помимо этого утверждали, что фальшивомонетчик был не один, и покрывали его купцы из Варшавы. Хотя какие они купцы, — со слов ростовщика — так, голь перекатная, работающая с одесскими греками. Тем не менее, они то и купили у Марии Парфёновны, вдовы одного известного предпринимателя, табун в шестьсот голов. Да только у купчихи оказались надёжные люди, которые сделку сопровождали и, преследуя уже свои интересы, навестили логово преступников. А там целый мешок фальшивок, по запаху типографской краски учуяли. И приняли бы они его за добычу, если бы среди "надёжных" не оказался один грамотей, который и определил ошибку в тексте. Всего одна буковка. Властям не сообщали и общественность не в курсе, за исключением известных мне купцов. Так что совет был однозначен, сторублёвку в руки не брать и об ассигнациях на время забыть. А если и попадётся, то внимательно читать слова: "государственной" и "ходячею". То есть сосредоточиться на выявлении ошибок, где вместо "д" нерусь напечатал "л". Вот с этим известием и письмом для тульского представительства Анфилатова я и вышел на улицу, а Полушкина и след простыл. Ведь сам видел из окна, как он ещё четверть часа назад подошел к ландо, неся в руках свёрток. Вот ведь дела, так ещё и Тимофея нет.

— Стой! Держи его! — послышалось из проулка соседнего с доходным домом здания.

И спустя мгновенье раздался выстрел. Негромкий хлопок, но спутать его ни с чем другим невозможно. Вальяжно до сей поры расхаживающее у крыльца курицы как-то сразу припустили в противоположную от эпицентра несчастья сторону и оттуда послышался собачий лай. Не думая об опасности, я схватил ружьё и побежал на звук выстрела. Дым к тому времени уже рассеялся, и можно было рассмотреть лежавшего на земле Полушкина и склонившегося над ним Тимофея.

— А говорил — от пули не помру, — сказал я глядя на окровавленную голову и валяющуюся рядом разорванную шляпу.

— Картечью стрелял, — поправил меня Тимофей, — вот с этого тромблона.

— Да какая к чертям разница! — махнув рукой. — Кто?

— Смит.

— Как Смит? Какой Смит? Чертовщина какая-то.

В этот момент, опираясь на локоть, Иван Иванович попытался приподняться и, прокашлявшись, произнёс:

— И вправду чертовщина. У вашего слуги брата близнеца часом не было?