Смотреть больше было не на что и нечего. Мавр сделал своё дело. Мы осторожно, стараясь себя ничем не обнаружить, покинули уютную полянку и, разместившись в ландо и сделав небольшой крюк через ржаное поле, выехали на тракт. Тут же избавились от маскировки и уже через пару минут следовали по той же самой дороге, по которой только что мчался отряд лейтенанта Туска.

— Ваше благородие, — сказал Тимофей, изобразив что-то подобно строевой стойке "смирно" (естественно, насколько смог, половиною тела, на облучке), — поляки затевают что-то недоброе, они грызутся промеж собой, как волки с собаками. Смотрите, на коней наших поглядывают.

Между тем, инкассаторы настойчиво требовали у польского офицера спешить егерей и освободившихся коней запрячь в карету. Лейтенант противился, ведь на его отряде лежала охрана, и осуществлять её он должен был во всеоружии, кивая в сторону союзников. Пара Французских кирасир расставаться со своими средствами передвижения естественно не собирались, и ни у кого не возникало даже толики сомнений, чью сторону они поддерживали.

— Спокойно, Тимофей, — сказал я. — Курки на тромблонах взведи и приготовься. Твои те, что слева от кареты. Они оттаскивают туши и сейчас стоят кучно.

— Я по центру троих возьму, — невозмутимо произнёс Полушкин.

— Точно справитесь, поручик?

— Не сомневайтесь. Кучер и два мушкетёра без лат. А вот, справа кирасиры и я не смогу гарантировать, что уложу их без проблем из короткого ствола.

— Тогда мои кирасиры. Подъезжаем и валим всех.

— Что, простите? — переспросил Полушкин.

— Всех в расход, Иван Иванович. Тимофей, забираешь левее, за пять аршин до побитых лошадей слегка попридержи.

— Погодите, — Полушкин настороженно куда-то всмотрелся, — там, за каретой, шагах в двадцати ещё пятеро. Нет, вроде двое троих ведут.

— Так не о чем и горевать, — сказал я, подтягивая карабин, — покуда у русского солдата есть чарка в голове, табак в кармане и ружьё в руках, — ему нечего бояться. Правильно Тимофей? Иван Иванович? — и увидев его кивок, крикнул: — Пошел!

Выстрелы слились с ржанием лошадей и криками. Карабин лягался прикладом, но упрямо радовал точными попаданиями. Кирасиры? Забудьте о них. Навылет! Что ж, пойманным парням Збышека и их конвою я поставлю по свече. Одни сами знали, что может последовать в случае их неудачи, а у военных работа такая — умирать при исполнении. Кстати, отдадим им должное, двое конвоиров, как только возобновилась стрельба, тут же прикололи штыками пленных и даже успели выстрелить в ответ, и раз Полушкин с Тимофеем живы, то считай, зря спалили порох. В этот момент лошадь возле валявшегося на траве польского офицера всхрапнула и потянулась головой в его сторону.

— Внимание! — крикнул я. — Здесь живой.

Туск получил пулю один из первых, и не то чтобы он впал в забытьё от раны в плечо — нет. Адреналин, полученный от недавнего боя, ещё исправно работал. Безусловно, ему стало больно, и все прелести, связанные с дыркой от свинцовой пилюли, он получил в полной мере. Вот только жёсткое приземление затылочной частью головы сыграло роль своеобразной анестезии, отсрочив страдальческий уход в царство Аида на пару минут. И сейчас лейтенант цеплялся за свою жизнь всеми своими силами. Ему даже на мгновение показалось, что ему на выручку поспешили какие-то люди: ухоженные и прилично одетые, явно не бандиты мерзавца и дезертира Збышека.

"Судя по цвету мундира, пятый полк, — расслышал Францишек русскую речь. — Ты кто такой некрасивый? А? Молчишь? Спи спокойно лейтенант, ты свой долг выполнил".

Что-то острое пронзило грудь, скользнуло по ребру, и сердце разорвалось. Умиравший мозг, жесточайшим образом преданный вероломной природой человеческого тела, в минуту прощания с жизнью вдруг показал последнюю картину. Словно выпавший из ослабленных рук художника ворох набросков замельтешил красками. Все плотские влечения, все зовы страсти, которые лейтенант так усердно копил всю свою жизнь в своей памяти, вдруг вырвались из оков и хлынули наружу бешеным потоком, не желая умирать вместе c остывающим телом, не вкусив ещё раз удовлетворения.

Извлечённый из повозки сундук был необычайно тяжёл, я даже грешным делом подумал о свинцовых стенках, но к моей, да и всеобщей радости нашей компании, под крышкой деревянного сейфа из развязанных мешочков заблестели новенькие дукаты. Конечно, золото было не во всех. Большую часть объёма занимали серебряные талеры и медные гроши, но даже навскидку семь пудов богатства исчислялись тысячами рублей.

— Бог всё видит, — нарочито произнёс Полушкин. — Помните те четыреста рублей, отданные секретарю губернатора? Это награда за честность.

— Иван Иванович, я как посмотрю, небесная канцелярия Вам и проценты насчитала.

Мы все засмеялись.

Вскоре, когда вся карета была перевёрнута чуть ли не вверх дном, обнаружились и бумажные упаковки с фальшивыми ассигнациями, пристроенные в багажном отделении в опломбированных непромокаемых кожаных чемоданах. Грамотное прикрытие, ничего не скажешь. Законная перевозка денежных средств, и никакого криминала со стороны Первой империи.

— Что изволите делать со всем этим? — указывая на чемоданы, спросил Полушкин.