Я кивнул головой, подтверждая.

— Тогда я вызываю на утро нотариуса. А вот что прикажете делать со вторым документом? Я ума не приложу, как выйти из сложившейся ситуации. Послушайте, Вы же благородный человек. Я не силён в русских титулах, но как минимум шевалье, а давайте я выдам за Вас свою дочь?

— Вы предлагаете мне купить Вашу дочь за триста тысяч франков?

— Она стоит больше. И она не совсем моя дочь.

— Договаривайте…

— О-о, это необыкновенная история. Она одна из тех, которые старые камни замка предпочитают навечно скрыть. Но я возьму на себя смелость и немного приоткрою завесу тайны. Полину в грудничковом возрасте вывез из России Эдмон-Шарль Жёне. Это было неспокойное время, и я бы даже сказал обильно сдобренное людской кровью. Люди боялись стука в дверь. Вы даже себе представить не можете, — вздохнул граф. — В то время под словом "политика" имелись в виду исключительно события вроде войны за свободу, все газеты были одного направления. В тот год многие достойные люди попрощались с жизнью. Собственно, когда в январе Людовика обезглавили, Эдмон-Шарль уже был назначен послом в Америку. В Рошфоре его ждал фрегат L"embuscade, и по пути туда он заехал ко мне. Де Дрё испокон веков славились умением выживать при самых паршивых раскладах и не потому, что держали нос по ветру или не стеснялись доставать свой меч. Исключительно за счёт тугой мошны. И если кто-то говорил о человеке, что тот богат, то в Бретани добавляют: богат как де Дрё. Так Полина осталась со мной.

— А Вы не допускаете такой возможности, что она дочь этого Эдмона, — предположил я.

— Нет! — твёрдо ответил граф. — Конечно, я спрашивал его, и в ответ он поклялся на кресте, что ребёнок этот — не просто месть одной очень высокопоставленной особе, а козырная карта, которая откроется лет через десять. Вы же полны азарта, и уже сейчас пытаетесь просчитать возможные комбинации, я правильно понял?

— Позвольте, насколько я понял, срок давно уже вышел.

— Как знать, — задумчиво ответил граф, — как знать. Жёне давно разочаровался в политике, и насколько я знаю, осел где-то в Нью-Йорке, женился на дочери губернатора и возвращаться в Европу не собирается. Однако совсем недавно от него пришло очередное письмо, и за столько лет он впервые вспомнил о нашем давнем уговоре.

— Дайте угадаю, он справлялся о здоровье девочки?

— Вполне возможно, но срок, как только что говорили Вы, вышел.

— Из всех знакомых, — с улыбкой объявил я, — Вы самый неправильный граф. Какое приданное будет за Полиной?

Граф внимательно заглянул мне прямо в глаза и, не отрывая взгляда, проговорил три слова:

— Имя её родителей.

— Заманчивое предложение, — произнёс я, выставив перед собой ладони, и покачивая их, словно чаши весов. — С одной стороны документ на триста тысяч, а с другой смазливая девица с непонятной родословной. Двести фунтов золота и всего одна… Мне надо подумать.

— Конечно, мой дорогой, — почти мурлыкая, любезно проговорил граф, — конечно подумайте. И да, смазливая девица всё же виконтесса на сей момент. Приятных сновидений.

(разговор, который я не мог слышать)

— Ты всё слышал, брат, — сказал граф, когда из-за отодвинутой в сторону картины якобы Артура II вышел тощий священник.

— Не понравился мне этот русский, — сказал Жюль, садясь ещё на тёплый стул. — Но мне кажется, наживку он заглотил.

— Ещё как заглотил. Поверь моему опыту, он авантюрист и самый настоящий выжига. Но ничего, как крючок воткнётся в губу, никуда он не денется. Полина сделает всё, что я прикажу.

— А тебе не жалко Полину? Я же видел, как ты любил её в детстве. Девочка ни в чём не виновата, к тому же ты воспитывал её как свою дочь столько лет. Неужели ни капли сожаления?

В беседе двух братьев воцарилась грозная пауза, но неожиданно она прервалась тихим блеющим смешком, настолько неуместным в тот момент, что задавший достаточно серьёзный вопрос священник не поверил собственным ушам. Граф смеялся, прикрыв глаза ладонью, бессильно откинувшись на спинку кресла.

— Мне жалко лишь самого себя, — внезапно прекратив смех, ответил граф. — Жалко когда я поверил в золотые горы этого пройдохи Жёне и дал денег на дорогу и его прожекты. И любил её больше ты. Вспомни, как ты подтирал метрику и, записывая, поставил кляксу, а потом сказал, что сам Бог оставил росчерк. Впрочем, если всё выгорит, то Эдмон-Шарль не соврал.

— Получается, что так. Кстати, а кого ты наметил в таинственных родителей. Жёне же не глупец, и не раскрыл бы свою тайну. Поди, пытался узнать, а?

Граф отмахнулся от священника, мол, нечего такие пустые вопросы задавать и нехотя произнёс:

— Придумаю что-нибудь. Надо будет разузнать, кто сейчас пользуется влиянием при дворе русского императора. Александра расспрошу, пока он не уехал, хоть какой-то толк будет. Совсем от рук отбился.

Жюль взглянул на бронзовый подсвечник, любуясь огоньком свечи, и тихим голосом произнёс:

— Мне отчего-то кажется, что в этот раз тебе не удастся выйти сухим из воды.

— Поясни.

— Ты помнишь его рекомендательные письма, — продолжал говорить Жюль, — вернее одно из них, от губернатора округа Олбани. Клинтон, кажется. А теперь вспомни, где поселился Жёне, и на чьей дочери он женился. И после этого ты будешь утверждать, что русский не встречался с Эдмоном?

Граф некультурно высказался, а священник продолжал:

— Теперь вспомни, о чём спрашивала Полина у гостя за столом?

— Холодно ей было… В зале действительно страшный холод. Я раньше не замечал, а сейчас без войлочных стелек никуда.

— Она спрашивала про шахматы, — перебил брата Жюль. — Здесь, в замке, лишь два человека были увлечены этой замечательной игрой, а теперь появился и третий.

— Обожди, я помню, как ты играл в эти фигуры с Жёне, — произнёс граф.

— И ни разу не одержал победы, — с ноткой сожаления в голосе сказал священник. — А здесь на сто лье вокруг никто мне не соперник. Как ты думаешь, хороший фехтовальщик захочет оценить мастерство собрата по оружию, если тот прибыл с другого конца света?