Я постучал в нужный кабинет и приоткрыл дверь:

– Разрешите войти?

– Входите. – На меня смотрел майор в годах, явно приближающихся к военной пенсии, даче и рыбалке.

– Младший сержант Соколов прибыл для постановки на воинский учёт после прохождения срочной службы.

– Проходи, сержант, присаживайся. – Майор кивнул на стул с другой стороны его стола. Его взгляд ухватил сразу всё: и мою неуставную форму, и медали на груди, но он не сказал ни слова.

Я сел и протянул свои документы. Он принял их, внимательно просмотрел, останавливая профессиональный взгляд на нужных отметках. После чего поднял голову и внимательно посмотрел на меня, еще раз задержав взгляд на медалях и нашивке за тяжелое ранение.

– Ну, как там? – наконец, спросил он.

Я пожал плечами:

– На войне, как на войне.

– Понятно. – Он помолчал. – Как получил ранение?

– Духи устроили засаду на колонну, которую мы сопровождали. Первая пуля, похоже, была моя. Хирург сказал, еще бы пару миллиметров и прямо в сердце. Обидно, несколько дней до дембеля оставалось. Но сейчас всё хорошо, даже не комиссовали.

– Да, я вижу. Спасибо тебе сержант, что вернулся. Знаешь, сколько я уже ваших схоронил? Так что, спасибо, что не пришлось нести черную весть и твоим родителям.

Я замялся, не зная, что ответить. Хороший мужик, этот майор, не очерствел сердцем на бумажной работе.

– Ладно, за военным билетом зайдешь послезавтра. А сейчас загляни в соседний кабинет.

– Разрешите идти?

– Иди, Соколов, иди.

В соседнем кабинете я обнаружил милицейского капитана, как выяснилось, замполита нашего ростовского РОВД. Тот сразу предложил мне поступить в милицию, пообещал хорошие перспективы, льготы, третью – сержантскую – лычку на погоны. Я ответил, что мне надо подумать и на том мы с ним распрощались.

Но из военкомата я вышел крепко задумавшись. А что, не устроиться ли мне и правда, в милицию? Для достижения моей цели может очень пригодиться. Во-первых – удостоверение, а это определенная власть и пропуск в разные места, куда не всякого пустят. Во-вторых, доступ к оружию, с чем в СССР очень проблематично. Ну и, возможно, доступ к каким-то сведениям, о которых простые граждане СССР не знают. Зачем мне это надо? Интересный вопрос. Я пока не знаю, зачем. Но есть предчувствие, что зачем-то надо.

Впрочем, если уж и поступать в милицию, то, конечно, не здесь. Надо ехать в Москву, туда, где находится центр управления всей советской империей. И это вариант, который стоит серьезно обдумать.

А сейчас, вне всяких сомнений, стоит заглянуть к Татьяне, она должна быть на работе, здесь неподалеку, в двух шагах от военкомата.

Подходя к ее конторе, я, конечно, волновался. Ребята, мне же двадцать, и я ощущаю это каждой клеточкой своего тела! Мои гормоны устроили какой-то возмутительный и одновременно удивительный шабаш в преддверие ожидаемой встречи. Такое забытое и такое приятное ощущение! Что еще более приятно, в этой истории, имея опыт и знания пятидесятипятилетнего человека, я спокойно могу эти свои молодые гормоны контролировать. Что далеко не всегда удавалось мне в прошлой жизни, что приводило порой к не очень хорошим ситуациям.

А вообще это совершенно непередаваемое соседство – молодое тело с опытом и знаниями взрослого человека. Кажется, это как раз тот случай, когда можно удачно осуществить народную мечту: Если бы молодость знала, если бы старость могла! Я теперь многое знаю, чего не знал в молодости, имею большой жизненный опыт и пока еще в физическом плане на многое способен. Ну, посмотрим, что мне это даст практически.

Сама встреча прошла хорошо. Мягко говоря. Лучше сказать – бурно, превыше всяких ожиданий, если бы, конечно, я не помнил прошлое, ставшее будущим, а потому именно этого и ожидал. Что немного смазало эффект, все же в незнании и неопытности молодости есть свои плюсы. Например, прекрасное ощущение новизны. Сейчас такого уже не было. Впрочем, полученного удовольствия это мне не испортило.

Домой я вернулся лишь под утро, но родители были предупреждены, поэтому особо не волновались. Это был 1984-й год, и причин для серьезных волнений тогда было слишком мало. Все волнения моего народа у него еще впереди. Но он этого пока не знает, наивно считая серьезными свои сегодняшние проблемы. Такие несерьезные, в сравнении с предстоящими.

Мне было очень жалко этих людей, ничего еще не подозревающих, живущих обычной мирной жизнью. Они как дети, будут радоваться Перестройке, пока её последствия не придут в их дома. Кто-то из них станет хищником, но большинство – жертвой. Кто-то станет богатым, хозяином жизни. Кого-то выгонят из их домов, изнасилуют, изобьют, продадут в рабство, убьют Десятки, и сотни тысяч людей погибнут на полях межнациональных конфликтов и террористических войн. Тысячи закончат свои жизни в бандитских разборках. Миллионы лишатся средств к нормальному существованию. Вновь появятся бездомные и беспризорники. Утренняя картинка роющихся на помойках людей станет привычной.

Нет, конечно, будут и те, кто сумеет устроиться, а потом будет вспоминать грядущее десятилетие как самое лучшее время своей жизни. Что и говорить, свободы там будет через край: свободы говорить, свободы прессы, телевидения, инакомыслия, религиозной терпимости – всё это будет. Плохо, что эта свобода пойдет рука об руку со свободой бандитам грабить и убивать, свободой богатых обирать свою страну и свой народ. Свободой не платить пенсии и зарплаты по несколько месяцев. Свободой сдохнуть от голода посреди шумного города. К сожалению, у любой медали всегда есть две стороны, но при этом каждый видит только свою, и ничего не хочет знать о другой. Ведь она его не касается. Или пока не касается.