Шрифт:
– Не бери в голову, – посоветовал ему я. – Думай о борьбе бобра с ослом… Сколько у нас еще?
– Двадцать минут.
Внезапно двери ангара со скрежетом распахнулись, и мы рефлекторно уставились туда. Затылок в затылок, колонной по четыре под купол легкой трусцой вбегали бойцы спецназа в полной боевой оснастке. Я таких только по стерео видел. Бронированный скафандр, тяжелый армейский бластер… Две центральные шеренги бежали к нам, две крайние – растекались влево и вправо по периметру вдоль стены.
Охрана. Но зачем её так много? Первая пара уже почти поравнялась со сценой, а из дверей сыпались все новые и новые воины. Их было не меньше тысячи. Да нет, значительно больше. Тысячи две, наверное. По периметру они жались плечом к плечу, а сцену окружили аж тремя кольцами… Я глянул на наших. Пила стоял с отвисшей челюстью, и недокуренная сигарета болталась, прилипнув к нижней губе.
– Так, ребята, – сказал Смирнов, – приготовьтесь. Они с Бобом спрыгнули со сцены и направились к пульту. Чуч щелкнул выключателем гарнитуры под подбородком, и его голос, тысячекратно усиленный колонками, прогрохотал под куполом:
– Мы уже готовы. Ко всему…
И оказался неправ. К следующему сюрпризу мы готовы не были. Дикий рёв и топот возникли из тишины и достигли апогея буквально за несколько секунд. Охранники ощетинились бластерами. Вспыхнул свет. И тут всё из тех же дверей хлынул поток зрителей.
Передние неслись так, словно боялись быть задавленными задними, да, скорее всего, так оно и было. Пространство между сценой и периметром купола стало быстро заполняться людьми, одетыми почти одинаково. Разница была лишь в цветах: грязно-коричневый комбинезон и блекло-зелёная рубашка, блекло-желтая рубашка и грязно-синий комбинезон, серый комбинезон и грязно-голубая рубашка…
Народу становилось все больше. И вот, в считанные минуты, они уже заполнили всю площадь под куполом… Каждый десятый? Да нет, какое там… Хорошо, если не все поголовно… Толпа становилась все плотнее и плотнее. Кто-то выкрикнул нашу аббревиатуру:
– Эр-эс-эс-эс!
И тысячи глоток тут же подхватили, скандируя:
– Эр-эс-эс-эс! Эр-эс-эс-эс!
Такая толпень, и все как один – наши фанаты? Я вышел из оцепенения, схватил с подставки свой ритмер-балисет «Fernandes-Classic» и тут же почувствовал себя в своей тарелке. Хотите скандировать? Пж-жалуйста! Я помогу вам, это мне раз плюнуть, это мы проходили. Вы, главное, не передавите друг друга, лучше уж пойте…
И я стал поддерживать пульсацию их выкриков простеньким, но заводным ритм-басовым рифом. Тут же включился и Чуч, его «Simpho» выплеснул мне в поддержку курчавую волну струнных и духовых… «Молодец, Серж!» – глянул я на него и хотел подмигнуть, но он покосился на меня такими дикими глазами, что я сразу же отвел свой взгляд в сторону. Похоже, не скоро он запоет. Ладно, будем тянуть вступление пока он не придет в себя. Где Пила? Где его соло?!
Мелодист очнулся только такте на двадцатом, но там уж запилил – будь здоров! Народ даже притих – заслушался. Теперь главное не дать им опомниться. Дождавшись удобного момента, когда Пилецкий сделал в своем проигрыше паузу, я сменил основу на ритм нашего коронного хита – «Ангелы в аду», который критики окрестили «пост-н-роллом». Очень удобная песня для этого случая: никаких эмоциональных тонкостей, сплошной истошный крик. И в нужный момент Серж заорал на автомате:
– Мы их ловили в сети,Ощипывали враз,Наивные, как дети,Они молили нас…– А-а!!! – услышав первую строчку, заревела публика, чуть ли не заглушая фронт. Хорошо еще, что звук с пульта идет на гарнитуры прямо нам в уши, и Чуч не сбился:
– … «Пожалуйста, отпустите,Мы так боимся тьмы…»А мы: «Ну нет, простите,Вас слишком любим мы!»Кивком головы я нажал кнопку включения гарнитуры, и припев мы заорали в три голоса:
– Гей, гей, веселей,Что за чёрт там сто-онет?!Гей, гей, веселей,Жар костей не ло-омит!И снова Чуч один стал выкрикивать незатейливые рубленые фразы:
– Перо пойдет в перины,Мясцо на шашлычок,Уже стоят графины,Горчица и лучок.Какой там «отпустите»…Не надо слезы лить,И хватит, не учитеНас, как нам надо жить!Когда Петруччио только-только сочинил это и впервые показал нам, Чуч сказал: «Живодерская какая-то песенка». «Дурак ты, – отозвался Петруччио. – Тут показана сила духа, сила святой идеи. Просто она показана от противного». «От очень противного», – понимающе кивнул Чуч.
– Гей, гей, веселей,Что за чёрт там сто-онет?!Гей, гей, веселей,Жар костей не ло-омит!– на этот раз толпа внизу орала вместе с нами. И мне подумалось, что, наверное, зря мы начали с этой песни, в которой есть нечто первобытное. Нет чтобы исполнить что-нибудь любовно-лирическое со щемящим соло на терменвоксе… Эту толпу разогревать не надо, она и без того чересчур горячая. А главное, людей СЛИШКОМ МНОГО. Такое количество уже может перейти в неожиданное и опасное качество.