Он откидывается на спинку стула, устремив на меня настороженный взгляд.

— Мы выросли вместе.

— Ты не итальянец, — на секунду мне показалось, что я ударила по больному, но потом он просто пожимает плечами.

— Наполовину итальянец, наполовину ирландец.

— Не самая удачная смесь, — говорю я, не отводя взгляда от ноутбука. Итальянцы и ирландцы ненавидят друг друга.

Он смеется: — Ну, да. Я — полукровка, Неро — незаконнорожденный, ублюдок.

— Ублюдок? — Господи, кто-нибудь, остановите меня.

Томми делает глубокую затяжку.

— Так говорили. В любом случае мы оба изгои. Полагаю, на этой почве мы и сошлись.

— Ну, итальянцы помешаны на родословной, — бормочу я.

— Да, они такие.

Я встаю, завариваю две чашки кофе и ставлю одну перед Томми. Достав из кармана фляжку и подмигнув мне, он наливает из нее немного в свою чашку.

— Теперь понятно, почему сегодня ты дежурный наблюдатель, — сухо замечаю я. Он в очередной раз просто пожимает плечами. Клянусь, его невозможно вывести из себя. Может, это одна из причин того, почему здесь он, а не, скажем, Джексон. Я абсолютно уверена, что смогла бы вывести Джексона из равновесия и, избавившись от него, свалить отсюда без оглядки. Меня на самом деле одолевает ощущение, будто на меня давят стены. И это не от того, что я нахожусь здесь, а от осознания невозможности уйти. Чем скорее будет готов план, тем быстрее я выберусь отсюда и сделаю то, что умею лучше всего. Время пошло.

Поздним вечером получив смс, Томми тут же встает и хватает висящий на спинке стула пиджак. Я рада, что он уезжает. Полчаса назад на мою электронную почту пришло письмо от Саши, и мне не терпится его прочесть — я отчаянно надеюсь, что он нашел след Анны. Прошло уже целых пять дней. Нервно постукивая по краю клавиатуры, я жду, пока уйдет Томми.

Набросив пиджак и отсалютовав мне, он выходит, направляясь к лифту. Едва за ним захлопываются двери, я открываю электронную почту. Сашино сообщение не содержит ни темы, ни текста — только ссылку. Нажимаю на нее и перехожу на сайт. Передо мной разворачивается страница, и при виде контента я сглатываю поднявшуюся в горло желчь. Это вебкам-сайт. Он полностью на испанском и представляет собой набор окошек, каждое из которых транслирует свой видеострим. Я нажимаю на первое и вижу девушку на кровати. Она полностью обнажена, колени подтянуты к груди. Свисающие темные волосы скрывают ее лицо, и она выглядит абсолютно сломленной, словно лишилась последних остатков надежды. Раньше мне было бы все равно. Я бы просто увидела в этом очередное доказательство дерьмовости мира, в котором мы живем или пытаемся выжить, но…открытие, касающееся судьбы Анны, подкосило меня. Девушка догадывается, какая судьба ее ожидает. Лучше уж пуля в лоб.

Стараясь держать себя в руках, я продолжаю кликать по остальным окнам. В одном — грязная пустая комната с бетонными стенами, в другом — покрытая пятнами постель, в третьем — очередная сломленная женщина. Некоторые из них сидят в одиночестве, с некоторыми в комнате находятся мужчины. Очевидно, что над девушками уже надругались, но их безжизненные тела подвергаются мучениям снова и снова.

При виде светловолосой девушки я замираю. Стоящий перед ней мужчина расстегивает ремень. Она сидит на краю кровати, голова опущена, руки на коленях. Он хватает ее за подбородок, запрокидывая голову назад. Волосы спадают с лица, и я вижу, кто она.

— Анна, — выдыхаю я. Мгновенно меня охватывает понимание: моя сестра находится там. Она — одна из тех девушек. Я должна выключить видео, но не могу. Мужчина бьет ее наотмашь по лицу…и вот уже его джинсы спущены…он на ней … насилует. Такое ощущение, что при виде этого моя душа рвется на части. Я хочу отвести взгляд, но не могу: раз она может это терпеть, значит, и я смогу досмотреть. Как бы мне хотелось, чтобы Анна знала: я здесь, я ищу ее. Хуже всего то, что она подчиняется. Не борется, не сопротивляется — она просто сдалась. А я бы не сдалась? Бог знает, как долго она терпит это — раз за разом, изо дня в день. Чем дольше я смотрю, тем более слабой себя чувствую, пока не становлюсь такой же, как и она: лишенной надежды, одинокой, сломленной. Меня накрывает с головой огромна волна боли, и тьма ее настолько глубока…почти бездонна. Анна в аду, и у меня такое ощущение, что я рядом с ней — эти образы намертво врезались в мою память.

Я встаю и направляюсь к окну, мечтая вырвать с корнем воспоминания из головы, а заодно и чувство собственной вины за все это. Мне хочется найти этого мужика и вырезать из груди его проклятое дьяволом сердце. Растерянность сменяется гневом, и это отлично. Это очень хорошо. Гнев — гораздо более управляемая эмоция.

Почувствовав чье-то присутствие прямо за спиной, я вздрагиваю и хватаюсь за нож. Неро сжимает мое запястье, останавливая клинок в дюйме от своей груди, и, глядя мне в глаза, мрачно произносит:

— Милая, я дома.

Вырвав руку из его хватки, я снова начинаю расхаживать взад-вперед, обдумывая план действий и необходимые для этого связи. Мне нужно попасть в Мексику.

— Мне нужно уехать, — на одном дыхании выдаю я.

Он вздыхает, подходит к кофейному столику, открывает крышку ноутбука и смотрит на экран. Опустив голову, Неро делает вдох и засовывает руки в карманы. Его пиджак расстегнут, как и пара верхних пуговиц на рубашке. В вырезе мелькает край черной татуировки — за безупречным, лощеным фасадом скрывается плохой мальчик.

— Это ничего не меняет.

— Твою мать, ты издеваешься? — злобно шиплю я. — Моя сестра в грязном борделе! Ее избивают и насилуют! Я должна вытащить ее оттуда.

Неро разминает шею, хрустя позвонками.

— Она там уже полгода. И семь лет в сексуальном рабстве. Потерпит еще пару недель — не умрет, — говорит он, и его лицо не выражает ничего, кроме ледяного безразличия.

— Ты знал? — шепчу я, указывая на ноутбук. Почему я чувствую себя преданной?

Он выгибает бровь.