Конечно, он может им дать и дом, и еду! Да одна его лошадь стоит, как целый дом, и он всего-то хочет, чтобы она танцевала! Ей же не трудно! Ну почему мама не соглашается?

Он подарил девочке новое платье и коробку конфет. И сказал, что сделает так, что они ни в чем не будут нуждаться. Но когда мама узнала о том, что она танцует, то ужасно кричала на неё и отобрала платье и туфли. И теперь ей больше нельзя танцевать. Но Бертрана она сюда не приводила, он сам как-то их нашел.

Сегодня она опять собирала мидии и продала целую корзину, а потом... потом деньги у неё забрал Хромой Брайзз, сказал, что теперь она должна платить ему, потому что Рыбацкий рынок — его территория. Хорошо, что большую часть денег она успела спрятать под камень, но он сказал, что, если она будет давать ему так мало, в следующий раз он её побьет. А он и побьет. Когда она танцевала под мостом, то видела таких же, как она, работающих на Хромого Брайзза. Одна девочка была слепа на левый глаз, говорили, потому что однажды он ударил её по голове своей палкой, на которую опирался при ходьбе.

Уж лучше бы мама согласилась!

Но мама в ярости, она едва сдерживается, стоит, набросив на плечи чёрную шаль и голос её холодный с отголоском стали.

А Бертран почти умоляет, и девочка слышит отчаянье в его голосе.

— Уходите, милорд!

Когда он уходит, девочка заглядывает в комнату. Мать стоит и смотрит в окно, обняв себя руками, а потом произносит голосом глухим и почти чужим:

— Однажды ты нас погубишь.

На следующий день тоже встали до рассвета и ехали быстро, до полудня нужно пересечь перевал, на котором после обеда всегда начинается ветер.

Снова растянулись цепочкой по крутому склону. Внизу, в глубоком ущелье, где река проложила свой путь среди тесных скал, пылали огненные рощи кленов в осеннем убранстве.

И дальше — склоны гор в пятнистом разноцветье всех осенних красок были похожи на лоскутное айяаррское одеяло: желтый абрикос, красный бересклет и рыжеющий вяз перемежались тёмными стежками пирамидальных тополей и сине-зелёных елей.

Они ехали выше среди розовых цветов безвременника, устилавших путь по обе стороны, и зарослей ежевики с кистями иссиня-сизых ягод, и небо было таким безмятежным и чистым, что если бы не алые шапки кустов барбариса по обе стороны тропы, можно было поверить, что внезапно пришла весна.

Ветра не было. Туман, пронизанный первым утренним лучом, как ночной зверь, застигнутый врасплох, спрятался в ущелье, а потом и вовсе растаял.

Кэтриона ехала впереди с Нэйдаром, слушая его рассказы о Лааре, и Рикард злился.

С самого утра у него было чувство, что она его избегает. Старается не смотреть в его сторону и ехать от него как можно дальше. Словно увеличивая расстояние, она хотела оказаться в безопасности. Почему ему так казалось?

Почему-то. Потому что... он знал её.

Так бы сделала его сестра...

Этот разговор с Нэйдаром, ни о чем... Кэтриона делала ему комплименты и смеялась над его шутками, глупыми шутками, но Нэйдару это нравилось.

Он бы подрался с ним... если бы это решило проблему.

Какую проблему?

Проблема была в том, что его непреодолимо тянуло к этой женщине, и всё вокруг, что вставало между ними, раздражало очень сильно. А больше всего раздражала её внезапная отстраненность и холодность.

В какой момент он стал нуждаться в ней так остро и сильно?

Утром Рикард подошел, чтобы помочь ей сесть на лошадь, на что она только усмехнулась и спросила:

— С чего бы это? Раньше милорд не был таким любезным.

И он заметил, что, когда они хотели оказаться друг от друга на расстоянии, они всегда переходили на «милорд» и «миледи».

— А с того, что для леди, разбирающейся в камнях, да ещё и племянницы ювелира, ты как-то уж слишком лихо вскакиваешь на лошадь. Не думаешь, что это вызовет подозрения? И если я играю роль пса, то помогать тебе было бы вполне... приемлемо. Да и лаарцы должны поверить в этот маскарад.

— Об этом мы, кстати, ещё не говорили, — прищурилась она.

— О чём?

— С чего это ты вдруг решил нарядиться зафаринским псом? Чем тебя не устроило твое обычное обличье? От кого ты прячешься, Рикард Адаланс?