А парни, меж тем убирали со стола. Тит явно и с удовольствием занял позицию ведомого при степняке, а тот вовсю эксплуатировал принцип “делай как я”. Дальше началось невообразимое, Дораш достал свои листочки, чтобы учится писать. У Ваена каллиграфический почерк, аналог прописей делал он, а учебником служил гроссбух, других книг не было, Тит немедленно потребовал себе такое же.

— Тит, а зачем…

— Нет! — Божонок даже привстал, — говори не Тит, по-другому.

— Раштит?

— Он хочет ласково, — пропела Сара, вот кто получал удовольствие от этого балагана и уже научился интерпретировать эмоции этого, э-э…разумного.

— Тишенька? — Воспоследовал надменный кивок и бесподобная мальчишеская улыбка, в которой засияли не только зубы, но и все золотистые конопушки. Ну как тут устоять? — Тишенька, солнышко, зачем тебе прописи, ты же говорил, что все языки понимаешь.

— Интересно. Сестра не умеет. — И сияет как рождественская реклама.

Потихоньку, полегоньку мы с Дорашем выяснили, что сестра, это Сиштира. Она старшая из близнецов и Тит ее не любит.

— Погоди, я не поняла. В храме статуи были, ты на свою похож. А Сиштира, она похожа? Явно ведь постарше.

— Как хочу, так и выгляжу. Статуя мне нравится.

Так вот почему он босой и раздетый был. Воспроизвел то, что было доступно. А под халатом из бронзы не видно, бос он или обут, в штанах, или нет. Так и шлепал от ближайшего храма, благо, не очень далеко. А материализоваться прямо в доме не догадался.

Так, мальчики заняты, пора браться за обед.

Учиться читать не так интересно, как висеть у меня за плечом, почемучкать, принюхиваться и совать пальцы под нож.

Я за своим рабочим инструментом слежу, моими ножами бриться можно. Всю жизнь с большими мастерами работала, они говорили: тупым инструментом только тупой работает. А ножи точить я специально училась, под свою руку и под свою силу. Какая разница, что резать, деревяшку или лук? И с кухонным ножом я управляюсь почти как профи, то есть быстро. Вот и не уследила. Тита разрывало от противоречивых желаний. И больно, пожалейте. И интересно, почему красная и соленая. И почему Нина злится… И…

Ох, оставалось только надеяться, что осторожности он научится так же быстро, как есть ложкой, иначе я опять стану седой.

Вот, не уследила и Тит притащился за мной в кладовку, ту которая не холодильник, но все равно прохладную и весьма. А там копчености, а там такие мешки интересные, а там кочан, который был уверенно им опознан, а там… под мои вопли о соплях и кашле Дораш вынес его из кладовой на плече, как кавказскую пленницу. Тапок-то у гостя нет. Кто ж знал, что пора гостевые заводить, вот ведь.

Воспоминания о нелепой размолвке с другом теребили остатки совести. Надо сгладить мой вчерашний усталый взбрык, хотя и спровоцировали меня знатно. Ваен, скорее всего просто не привык деликатничать, но с ним все труднее ладить. У мужика не хилые проблемы, это понятно, но сочувствовать ему, не зная сути, как-то не получалось. Трудно сосуществовать рядом с человеком, который то оттолкнет, то приманит добрым поступком. Просто знать, что Ваен не враг маловато для того уровня взаимного комфорта, который хочется иметь, раз уж так сложились наши соседско-дружеские отношения. Но помириться надо, хотя гордыня против. Впрочем, есть универсальный способ сделать это без слов, просто побаловать его вкусненьким.

Господи, как мало я ценила свободу прошлой жизни! Как хочется побыть одной хоть иногда. Как утомительно постоянное присутствие кого-то рядом, но такая роскошь теперь недосягаема даже в мечтах. Особенно сейчас, когда в доме два непредсказуемых вьюноша, каждый из которых мил и очарователен. А что будет, когда они окончательно скорешатся?

В медитацию над корзинкой с морковью ворвался вскрик и испуганно-раздраженный бубнеж Дораша.

Даже в кухню заглядывать не надо: Тишка добрался до лука. Естественно, ему приспичило схватить остро пахнущее нарезанное крошево с разделочной доски. И нюхнуть со всем юношеским энтузиазмом. Теперь Дораш убеждает его не тереть глаза руками, испачканными в едком соке.

Умыла, приласкала, объяснила, вручила каждому по очищенной морковке, шикарное угощение по нашим временам. Убедилась, что Тит забыл свое горе и вернулась к готовке, даже мурлыкать что-то начала, потом осознала — без слов напеваю «Беловежскую пущу», откуда она взялась? Но красивая мелодия, да. И слова тоже.

— Что такое пуща, — неожиданный мысленный вопрос Тита разрушил очарованность мелодией.

— Это лес, огромный-огромный, древний, с толстыми деревьями. А ты что, опять меня слышать стал? — Вчера Раштит не подавал никаких признаков былой ментальной общительности, которую демонстрировал в храме.

— Ага, после бассейна, когда представила, как лупишь меня по голой попе. Было смешно.

— А должно было быть больно! Все, давай говорить вслух, не надо пугать Дораша.

— Давай, только ты тогда вслух пой, а то у того мужика, который у тебя в голове пел, голос противный.

«Песняры» ему не угодили, то же мне, эстет. Всегда полагала, что это песня для высокого голоса, но и с моим контральто хорошо получилось. Дораш аж рот открыл, при нем-то я в полную силу не пела. Естественно, с меня сразу потребовали перевод. Вот как объяснить сыну степных предгорий, что лес, это много-много больших деревьев, что их так много, аж на всю степь хватит? Но объяснять не пришлось.