– А уважаемая Мария не знает случайно, кто швырнул в меня нож?

– Нож? Вот так страсти, – Вильгельм Котарбинский снова вслушался в много говорящую ему одному тишину. – Мария говорит, что она всеми силами пыталась воспрепятствовать ему… но у нее недостаточно сил.

Даша кивнула: понятно, почему нож без труда прошел сквозь бестелесную руку душечки – все становилось на свои места!

– Она говорит, – волнение невидимой Марии все отчетливей слышалось в голосе добросердечного художника, – что он очень опасен. Он – сама Тьма. Он ловит тех, кто ходит во Тьме.

– Кто он? Демон Уго? – спросила Чуб. – Или другой Демон? Или Джек?

– Мария просит меня передать сообщение некоей девице по имени Дарья.

– Это я, мое настоящее имя, – еще раз представилась Чуб.

– Она говорит, вам угрожает опасность. Тьма прячется не только на улице. Вы встретитесь с Ней. Говорит: «Не хочешь встретиться с Тьмой, не заходи в дом, где танцуют призраки…»

– В какой еще дом? Не понимаю.

– Она замолчала, – выждав время, сказал Котарбинский. – Я больше не слышу ее. И, кажется, в крестильне уже горит свет, – заметил он. – Михаил Александрович вернулся.

– Спасибо вам, мы рады знакомству, – Даша встала. Она не лгала: знакомство вышло на редкость приятным. – Обязательно приходите к нам в цирк! Обещайте мне, что непременно придете! – попросила она и немедленно получила улыбчивый и утвердительный кивок в ответ.

Они спустились с церковных небес на каменный пол. Сторож Степан все так же негромко похрапывал у двери. Наверху тихо подрагивали доски под шагами Вильгельма Котарбинского. Но Даше показалась, что теперь ее ухо различает и другие – инородные звуки. Души покойных шуршат в храме как мыши.

Сколько же их ходит за ними сейчас?

«Ирина, Марина, Анна, Иоанна, Катрина, Дана, Милана…» Но Акнир утверждала, что предки не приходят к ней в гости. Может, это мои бабушки?

Ведьма тем временем достала мобильный, зашла в Интернет и внимательно изучила какую-то статью.

– Ну, слава Богу! – Чуб эмоционально перекрестилась на ближайшую стену (случайно иль нет, на ней была нарисована святая Ирина с четками в белых руках?) – веда нервно отпрянула от ее крестного знамения, точно ее окатили холодной водой. – Теперь я знаю, кто был той тенью без тела… Она! – Чуб на всякий случай показала пальцем на все четыре стороны сразу. – Мария… как богоматерь. И, кстати, о Богоматери и Марии, я приняла решение! Я заберу у Миши портрет и отнесу его Маше. Как раз на день рождения путного ей ничего не дарила.

– Поторопись тогда, – Акнир постучала пальцем по экрану мобильного. – Я прочла, на Маше он тоже нарисует циркачку верхом на коне.

– Ты чё? В Инете прочла? Покажи мне картину…

– Она не сохранилась. Только история об Анне Гаппе.

– Я ничего не понимаю! – Даша аж топнула ногой. – Ведь не влюблен он в нее! Он сам нам сказал… в чем же дело, чего он к ней так прикопался? И куда потом делась картина? Даже три – на Христе, на Богоматери, на Адаме и Еве. Куда, извините, исчезли аж три Анны Гаппе? Испарились? Их выбросили на помойку? Миф какой-то, а не картина. А вдруг так и есть? Уж я знаю людей искусства, они всегда все перевирают, им намного важнее классный анекдот за столом рассказать. Один раз Миша написал сверху циркачку, оттого что не было другого холста, а потом каждый художник принялся пересказывать эту байку на свой лад!

– Да уж, пришла пора задать Врубелю много вопросов. – Акнир двинулась в сторону крестильни.

– И я уверена, он ответит на все. Чур, я первая! – Даша первой вбежала во временную мастерскую.

– Мими! – Врубель бросился к ним. – Мими, ты тут… ты невредима! И ты, Коко… Я счастлив… Мими, ты пришла!

Вид у него был истерзанный, мятый и совершенно больной: покрасневшие глаза, лихорадочные рваные жесты, горячность во взгляде.

Нынешним вечером он перещеголял экстравагантностью костюма даже себя самого – на шее художника вместо галстука был повязан женский чулок из венецианского кружева. Чулок Прекрасной Дамы… Только какой из них?

– Ты знал Елену и Ирку Косую? – Чуб ткнула в грудь художника указательный палец как пистолет. – Проституток, они стояли у цирка.

– Да. Да… я дал им немного денег. Шуман как раз заплатил за эскизы… а у них был такой печальный, мучительный взгляд… совсем без надежды…

– Ты рисовал Ирку?

– Не помню, – Врубель послушно достал из внутреннего кармана своего сюртука обтянутый тканью истасканный маленький альбомчик, который он носил постоянно с собой. – У нее были прелестные руки… такие изящные и страдающие… Кажется, я портретировал ее.

Он стал перелистывать страницы, и Даша, собиравшаяся спросить заодно и про «прекрасную Нину», притормозила, увидев своими глазами карандашные наброски «натуральной графини», неповторимую фигуру бородатой Пепиты, Анну Гаппе верхом на Зизи, акробатку Марсель и небезызвестную даму под густой длинной вуалью.