– Что это? – Акнир бесцеремонно вырвала альбомчик из рук художника. – Ты видел эту женщину в цирке? Вы говорили с ней?

– Не помню. Возможно.

– Ты узнал ее?

– А должен был?..

– Говори нам прямо, что у тебя с Анной Гаппе? – грозно спросила Акнир.

– Ты ревнуешь?.. как мило, – он устало засмеялся. – Анна невероятно прекрасна и, когда я смотрю на нее, моя душа хоть на миг обретает покой. Она одна приносит мне успокоение. И не она даже, эта добронравная женственная женщина, она напоминает… я не могу рассказать тебе всех в высшей степени романтичных и трагичных моментов… но однажды я встретил ее, и никогда еще выбор не ложился передо мной столь явственно… Она была моим спасением! Должна была стать им… могла спасти… должна была спасти меня… обещала спасти… но не спасла, – сказал он безнадежно. – Анна чем-то похожа на нее… чем-то похожа… И, когда я смотрю на нее, мне кажется, счастье еще может вернуться ко мне.

Чуб поначалу показалось, что Врубель говорит о Маше, но, мысленно представив Анну Гаппе, черноволосую, крепкую, она покачала головой – никакого сходства с худенькой рыжей Машкой не было и в помине.

– И ты тоже чем-то похожа на нее, Мимимишечка… особенно сейчас, – обратился Врубель к Акнир.

Уж тут-то сомнений быть не могло. Акнир могла походить только на мать!

– Где ты был все это время? – сурово спросила ведьма.

– В Провале… – Врубель взял тонкие руки Акнир и покаянно положил свой лоб в ее ладони. – Я видел будущее.

– Будущее… – эхом повторила Чуб.

– Я видел ад, – обиженно-жалобно сказал он.

И Даша Чуб занемела, провидев за истертой фигурой речи – истину. Если Провалля отправляет нас в будущее, а в будущем всех ждет рай или ад, можно ведь провалиться прямо туда! Побывать в персональном аду и вернуться обратно!

Если Миша побывал в собственном пекле, не мудрено, что он спрыгнул с ума!

«И я тоже была в аду… в своем… в Провалле!»

– Я всегда говорил, что Демон – означает душа. Я желал выразить в своем Демоне то многое, сильное, даже возвышенное в каждом человеке, что люди считают долгом повергать из-за христианских идей! – заговорил Врубель. – Но я глубоко ошибался в своем призвании. Я единственный человечишко в мире, который проявил столько злых и нечестных мечтаний… Моя душа – это Демон. Демон – это моя душа… Она всегда будет стремиться к нему, стремиться слиться с ним, как Тамара. И Христос будет плакать обо мне. И никто не сможет помочь мне! – внезапно перешел он на крик.

Он, несомненно, был в духе – точно действительно дух его Демона вселился в это невысокое хрупкое тело, в покрасневшие глаза, в красивые тонкие и нервные руки.

– Я закончу жизнь в аду клиники… но не в том беда. После смерти я попаду в настоящий ад. Я видел это… я видел свой ад… остаток жизни я должен обречь на телесные страдания, на искупительные упражнения… Но я ничего не смогу изменить. Я сделал нечто ужасное… нечто ужасное… я стал убийцей!

Чуб подошла к картине на мольберте и болезненно вскрикнула:

– Ты убил Машку!..

Богоматери с Машиным лицом больше не было – вместо нее благоухал свежими красками холст с циркачкой на белом коне.

Было непонятно, как можно так быстро записать одну картину другой. Но эта непонятность была неважной, другая – немыслимая заслонила все прочее.

– Но это же не Анна Гаппе! Это ты… – вскричала Даша, тыча пальцем в Акнир. – Ты верхом на коне!

– Я и на коня-то в цирке никогда не садилась, – ведьма безуспешно попыталась вырвать свои ладошки из рук художника – Врубель силой удерживал их.

– Мими… моя любимая… мы должны сказать всем правду… сказать, кто мы друг для друга… не лги ей… Коко тоже должна это знать…

– Миша, не надо, – взмолилась Акнир.

– Предательница! Шлюха!

Чуб с размаху ударила ведьму по щеке.

Акнир дернулась, отшатнулась и почувствовала, что летит в безысходную пропасть…

Она точно провалилась в глубокую яму, а затем еще в одну, и еще в одну. Провалы походили на приступы рвоты, когда тело сводит, потом выворачивает наизнанку, когда живешь от толчка к толчку и не контролируешь ничего, точно несешься по волнам горной реки и бьешься о камни – мгновения бездумной бессмысленности и бессилия между новыми схватками страданий.

А когда тошнота провалов отпустила, она увидела себя стоящей посреди коридора в печальном и желтом здании, увидела Врубеля, старого, худого, почти беззубого, слепого старика в грязной измятой рубашке, его тащили санитары, он корчился и кричал, тараща незрячие страшные рыбьи глаза.

– Нет… нет… я – бог. Я – Иисус… Я – Христос!!!

«Он нарисовал Христа на коленях перед собой… Это сатанизм…» – зашептала ей в ухо Землепотрясная Даша.

Врубель не мог протянуть руки к Акнир, но он тянулся к ней слепым взглядом, всем своим естеством, молил о помощи и кричал:

– Я Иисус… Помоги, помоги… я во Тьме… меня нет…

Она подалась к нему, но жуткий коридор психушки исчез.

Ведьма стояла в пустом Владимирском соборе, а поодаль, рядом с будущим алтарем возвышалась громадная фигура. Страшно высокая и худая женщина в синем платье Богоматери. Спина женщины была полусогнута, вздыблена, как у кошки, огромные черные глаза смотрели прямо на Акнир жутким, немигающим взглядом, ее рот открылся, ощерился длинными острыми волчьими зубами.

Женщина сделала шаг к ней.