Где-то впереди замаячил Громадина Тони. Рэ только сейчас понял, что тот не участвовал в драке, а теперь вдруг встал. И молот не успел опуститься им на головы, магия внезапно притихла — парень заставил её скрыться, утонуть в глубине чувств. И глаза его вернули прежний сероватый цвет, и черты лица стали такими, как должны быть.

— Хватит, — прогрохотал Тони. — Вы ж его убьёте.

Рэ тряхнул головой. Не убьют — не сумеют. Но лицо теперь разбито, губа вот, бровь рассечена, дышать вроде бы как тяжело. Он пытался повторять всё так, как нужно. Так, как это бывает на самом деле. Но до чего же плохо получалось!

Рэ едва-едва мог скрыть торжество. Не от того, что кто-то встал на его защиту, а перед этим столько времени клялся в верной ненависти. По правде, ему не было никакого дела до Громадины Тони. Зато до этой осатаневшей толпы, что не сумела заставить его упасть, до сверкающих злобой чужих глаз…

Они боялись, но не того, кого следует. Они все — полые внутри. И Рэ подумал, что однажды эта пустота будет чем-то заполнена. Чернильной тьмой, а может, возвышенными мыслями о себе-прекрасном, как это с удовольствием делал Миро. Что за глупости! Разумеется, нет — оно так и останется пустым, бездонным…

Рэ мотнул головой. Громадина Тони как раз зло оттолкнул нескольких человек одним только взмахом громадной лапищи, а после обернулся к самому пострадавшему. Он достаточно его ненавидел, чтобы самому не желать выжить, но промолчал, не сказал ни единого злого слова. Может быть, демонстрировал собственную честность и справедливость.

Рэ понял только минут через пять. Тони ждал короткого "спасибо" от спасённого. Не слёзных благодарностей сахарной девицы, они всё-таки в Академии. Но этого короткого, такого простого и быстрого слова…

Не дождался. Парень не проронил и звука. Он только утёр кровь с губ, усмехнулся кривовато, посмотрел на ладонь, на которой появилось теперь несколько алых полос, а после тихо, едва заметно сам себе кивнул. Рэ не грустил о ранах на лице, не думал о том, что должен давно уже рухнуть. Он пошатывался совсем немного, даже слишком мало, как на те повреждения, что были ему нанесены, но не издал ни стона. Словно внезапно у него пропало чувство реальности и боли.

— Если уж хотите его убить, — не умолк Тони, — то можно это сделать лично, а не скопом.

— Моралист! — презрительно фыркнул кто-то ему в лицо. Громадина даже не поморщился — в ответ отвесил подзатыльник, отцовский такой, руководительственный.

Рэ хрипловато рассмеялся. Они все повернулись к нему, пристально смотрели, ждали, пока сам по себе сломается тонкий позвоночник, а парень рухнет на землю и будет биться в конвульсиях.

Он прошёл мимо них, всё ещё тихонько посмеиваясь. И смех не казался истеричным — таким натуральным и правильным, что слушать его было дико.

— Дураки, — прохрипел он, медленно поднимаясь по ступенькам наверх, к своим спальням. — Какие же дураки…

Перед глазами всё стоял Мастер. Он что-то говорил, и Рэ пытался уловить каждое слово, но ничего не мог разобрать.

Он видел его шрамы — эту дивную полузнакомую карту, — протягивал руку, касался чужой ладони и чувствовал мягкость кожи. Так и не решился спросить о том, почему нет шрамов наощупь — не было в тот единственный миг соприкосновения. Если б только Мастер знал о нём всю правду… То — что было бы тогда? Чем бы всё это закончилось? Парень очень сомневался, что чем-нибудь хорошим, если по правде. И не хотел даже и думать об этом сейчас. Слишком уж поздно, однако.

Он тяжело вдохнул и опустился на свою узкую, твёрдую и дико неудобную кровать. Иллюзия давила на сердце, кровь стекала по коже, а он не мог её вытереть.

Он откинулся на подушку и вновь усмехнулся. Эльфийская палица — триумфальная и явно чужая, смертельная для любого, кроме её хозяина, — всё ещё стояла перед глазами, и Рэ всё задавался вопросом, чья она.

Год 117 правления Каены Первой

Эльфы приходили отовсюду. И никто из них не мог ступить по Пылающему Пути. Никто не мог добраться до нового места, откуда начинается Златая Охота, по привычной дороге. Пылающий Путь сверкал яркими огнями. Пылающий Путь был готов сжечь каждого.

Когда Златая Охота была менее кровожадной, просто ежегодные бега на денежный приз, когда Границы не существовало и вовсе, и брешь не в чем было пробивать, все эльфы могли пройти по Пылающему Пути. Когда начали умирать Вечные, шагали по углям и пламенным камням только Охотники, чтобы подтвердить, что действительно на столь почестное дело идут почестные эльфы. А сейчас, когда на яркие, огненные полосы дороги могли стать только Роларэн, Каена да редкие избранные, по нему из дворца шагала одна королева. Без сопровождения, под охраной одного только волшебства, она переходила с пылающих камней на свой помост и смотрела на толпу, собравшуюся полукругом у места старта Охоты.