Каена не могла услышать, что прошептал Роларэн ей на ухо, но готова была поклясться, что его дыхание, холодное, как и у каждого Вечного, что устал жить, обожгло девичью кожу. А ещё — он так бережно поправил её волосы, заплёл быстрыми движениями косу, чтобы пряди не попадали в узлы повязки на глазах. Тихо усмехнулся и что-то вновь пообещал.

Королева знала, что это было представление — лично для неё. Что он издевался, пользуясь столь доступным материалом, как эта молоденькая эльфийка. Но, тем не менее, сдержать раздражение, унять сердце, что колотилось, как безумное, в груди у Каены не получалось. Ей хотелось казнить девушку уже с первого шага — но она сама обезопасила её, швыряя в пучину Охоты. Обезопасила от себя — но вряд ли она переживёт этот вечер.

Она присмотрелась. По ткани пробежались волною искры. Магия? Неужели и вправду магия? Но нет. Роларэн не солгал — девушка была совершенно пуста. У неё нет Златого Дерева. А Златое Дерево — это единственное, что может содержать волшебство. Каена перенесла своё в собственное тело, не давая ему стареть, для того и сожгла Каениэль. Но эта… Она не вечная. Она — не дитя Вечных. Она никто. Безымянная. Откуда у неё могло взяться волшебство?

Королева покачала головой. Это не имело значения. Охотник всё равно не позволит себе умереть. А если этого не сделает Роларэн, то другие всегда хотели немного отличиться в глазах своей повелительницы. Они с огромным удовольствием закончат то, что только что она начала.

Каена широко улыбнулась народу. Последние туманы потеряли остатки тёплых оттенков в своих осколках. и только холодные, дымчатые хвосты громадных туч ещё светились солнцем, которое столько лет прятали от Златого Леса.

Королева вскинула руки к небесам, бормоча древнее заклинание. Молитву, что должна была для одного эльфа раскрыть границы — и выпустить его сегодня до полуночи. Оставалось всего несколько часов, прежде чем вновь сомкнутся невидимые врата, открыть которое сможет только разрешение самой Каены.

Всего несколько часов, прежде чем Рэн сможет самовольно, как Вечный, уйти. Но к тому времени, чтобы это сделать, он должен совершить хотя бы одно убийство.

На шеях жертв вспыхнули яркие знаки. Заполыхали — и угасли тонкими чёрными линиями. Скоро сойдёт — но разве они дождутся того мгновения, когда магические чернила начнут таять? Нет. Для этого понадобится время — несколько дней, и на живой коже яркие узоры вдруг тускнеют, бледнеют, а за несколько лет выгорают в серый. Глупости, и то верно, но…

Она показывала — всё по-настоящему.

Раньше первая жертва проходила по Пылающему Пути. Ловила на свою спину все удары. Но сейчас они отказались от этой традиции — скучно забрасывать мертвеца камнями. Может быть, Каена вытолкнула бы на горящие камни Шэрру, но она слишком боялась разочароваться.

— Златая Охота, — провозгласила она, и Граница задрожала, впитывая в себя могущественную королевскую магию, — оглашается открытой!

Её повстречал громкий испуганный, не торжественный совершенно крик. Люди были готовы повстречать смерть каждого в этом лесу.

Даже если и не увидят это собственными глазами.

Плотнее сомкнулись повязки на руках и на глазах. Ярче вспыхнули метки, обозначающие имена охотников на древнеэльфийском, на шеях. "Роларэн" на коже у Шэрры пылало особенно ярко. Словно там и место этой руне.

Каена усмехнулась.

Смерть оглашалась открытой.

Год 120 правления Каены Первой

На следующее занятие к Мастеру не пришёл никто.

Хотя, впрочем, почему? Когда он переступил порог зала, то увидел своего ученика — Рэ и вправду пришёл. Остальные то ли побоялись, то ли подумали, что их ждало какое-то наказание. И Мастер уже знал, что наказывать действительно было за что. Парень походил на окровавленную сломленную куклу — лицо его было теперь украшено яркими, даже слишком, синяками. Губа рассечена, и глаза вот подпухли. Тем не менее, со стороны всё казалось каким-то искусственным. Мужчина усмехнулся — он давно уже догадывался, а Рэ предоставил дополнительные доказательства. Но это всё равно не имело никакого значения — никто на свете не в праве подобным образом обращаться с человеком.

— Все вместе? — равнодушно спросил он, без капли жалости в голосе. Мастеру жалость была чуждой, он давно уже привык к злу и холоду в голосе. От этого жить становилось как-то легче; мужчина же избавлялся от всего, что могло усложнить его и без того не самое лучшее существование.

— Половина, — пожал плечами Рэ так равнодушно, словно с ним ничего на самом деле и не случилось. Преподаватель только хмыкнул, но спорить не стал.

— И где же они? Что первая половина, что вторая? Почему не явились?

Рэ мог ответить "не знаю" или "протестуют". Тем не менее, предпочёл правдивое "испугались". Оправданий для них у него не было; обвинений отчего-то тоже. Ни простить, ни задержать на несколько минут в собственном сердце. Мастер даже невольно вскинул голову, словно проверяя, вправду ли юноша так легко и так просто отпустил их преступление. Подобное в Академии случалось, но заканчивалось обычно летальным исходом — и наказанием, вплоть до изгнания или даже казни, для тех, кто провинился. Но Рэ не просто не мог назвать имена, не из-за страха молчал, а потому, что ему не хотелось всматриваться в прошлое.