Николай вскочил и с почтением пожал протянутую ему длань фронтовика и свободного художника, снова звякнув карманами.

– Николай, – широко и белозубо заулыбался он, выхватывая из карманов две бутылки водки. Иван тоже извлек из-за пазухи и карманов бутылку вина и несколько бутылок пива. Свертки с закуской.

– Вот это по-нашему, – обрадовался отец, – с этого и надо было начинать. А то я на мели сижу. Пошли на кухню.

Они вышли на кухоньку с оконцем: это была пристройка-засыпушка, сработанная отцовыми руками, когда Иван был еще совсем пацаном, и помогал ему таскать доски, разводить цемент для фундамента. На стенках висели иллюстрации художников-передвижников, прикрепленные кнопками, это создавало определенный уют и говорило о принадлежности хозяина к творчеству. Была еще печка, разделяющая комнату с кухней. Такая знакомая и родная. Когда они всей семьей жили здесь, Ванька на ней спал.

На столе у окна появилась нехитрая закуска: колбаса, хлеб, килька в томате, и просто развесная, в кульке. В центре стола возвысилась батарея спиртного. Звякнув стаканами, они выпили со встречей, и Иван был рад, счастлив, сидя в родном доме с отцом и другом. Что может быть лучше и дороже этого?

– Горчички хотите? – отец достал с полки старую засохшую горчицу. – Сойдет за третий сорт, налетайте. – Все засмеялись. Вскоре стол опустел, и друзья засобирались в путь-дорогу, дел у них было много впереди. Надо торопиться.

– Отец, я хочу к дядьям сбегать. Пусть дядя Митя свою жену попросит, нас на релейный завод устроить, на работу. Было бы неплохо.

– Бегите, я тоже скоро подгребу, дела у меня есть неотложные, – кивнул отец, собирая опустевшие бутылки в авоську. Друзья понимающе переглянулись и, быстро одевшись, выбежали на улицу.

– Отец у тебя мировой мужик, художник, – уважительно сообщил Николай другу. Тот кивнул в ответ, совсем как его отец недавно. – А мать где же твоя?

– Она с новым мужем и братом Вовкой в Мурманске теперь живет. Бусоргин Лев Игнатьевич, может, знаешь? Учитель физкультуры.

– Да знаю я его. Выпивоха еще тот, у него жена от рака умерла, тоже училка была.

Они пересекли центральную улицу Ленина, и вышли на Стрелецкую. Все свои долгие школьные годы Иван ходил этим маршрутом в школу, с первого класса.

– Я здесь учился, – кивнул он на школьное одноэтажное зданьице в глубине двора, – целых четыре класса, потом нас в главное здание перевели, на Комсомольской улице.

– А здесь мой папашка живет с новой семьей, – показал Николай на прочный деревянный дом рядом со школой. – Мы с матерью одни проживаем, сам видел. А вон там, на углу напротив, сестрица моя двоюродная, Валька, гнездится. Надо познакомить тебя с ней. Красивая девка, хоть и оторва, если бы не сестра мне, сам бы приударил за ней, – заржал Николай, по-приятельски похлопывая Ивана по плечу.

Колькин отец был чуваш по национальности, ушел от них уже давно и жил другой семьей. Колька стыдился, что отец у него чуваш, так как все ребята вокруг были русские, и он скрывал это, хотя на лице его явственно проступали черты инородца. Мать у него русская, и он получился красавцем-метисом, полукровкой. Все в городе знали о его тайне, но молчали, щадя его самолюбие, и лишь за глаза называли: Колька Васильев, чуваш, и все понимали, о ком идет речь.

Друзья почти бегом спускались по Комсомольской улице вниз по уклону, к станции, не доходя до которой квартала два, на улице Куйбышева, 14, проживали Ванькины дядья. И этот маршрут был ему так же знаком: сколько раз он хаживал по нему, или ездил на велике в гости к дядьям и бабушке, когда она была еще жива.

– Хочешь, анекдотец расскажу? – Кольке скучно было идти просто так:

«Дружок один говорит своему корешу:

– Хочешь в групповухе участвовать?

– Да ты што, – возмутился кореш, – нет. А што?

– Тогда я тебя вычеркиваю.

– А кто остается?

– Как кто, я и твоя жена!» – Колька громко хохочет на всю улицу, привлекая внимание прохожих. Ванька усмехнулся для приличия, хотя анекдот ему не понравился. Его интересует совсем другое:

– А ты читал, скоро наши космонавты на Луну полетят. Может, и мы к старости слетаем, как туристы. Как думаешь?

– Тоже мне размечтался. Нам и здесь неплохо.

– А что, я бы полетел…

Они подошли к двухэтажному дому: низ кирпичный, верх деревянный, поднялись на второй этаж по крутой скрипучей лестнице, и оказались в квартире дядей, где за круглым столом у окошек расположилась компания мужиков, сражающихся в шахматы на деньги: по рублю за партию, то есть за выигрыш одного из двух бойцов.

Баталия была в самом разгаре.

– А, Ваня, проходите, – первым увидел их дядя Юра, он был в просторной вельветовой куртке, скрывающей горбы на груди и спине. Они сдавливали его с двух сторон, и дяде Юре было тяжело дышать, как рыбе, выброшенной на берег. Но он не сдавался, был весел и всегда смеялся громче всех, так как был еще и глуховат.

Иван с Николаем присели на диван, и оттуда наблюдали за ходом игры.

– Ну, все, тебе шах и мат! – дядя Митя убрал с шахматной доски королеву противника, и водрузил на ее место свою, рядом с чужим королем. Все облегченно выдохнули и засмеялись, игра им понравилась.

– Ну, ты и мастер на выдумки, Димитрий. Как ловко подкрался к его королю, я и не заметил, – восхитился Виктор Шереметьев, усмехаясь хитрым лицом. – Все, гони рубль и вылазь из-за стола, – хлопнул он по спине красного от переживаний здоровяка.