– Да, слон, проигрался ты в пух и прах, похудел на рубль, – подзуживали остальные, наблюдая, как здоровяк вытащил из кармана мятый рубль и нехотя положил на стол.

– Ничего, в другой раз отыграюсь, – тряхнул он упрямой головой и встал, оказавшись к тому же высоченным детиной под потолок. Слон, одним словом.

– Теперь ты садись, твоя очередь, – предложил Виктору Ванькин отец, ухмыляясь. – Готовь рупь. Митя вчера весь вечер партии по книжке Кереса разбирал.

– Нашли дурака, – хохотнул Виктор. – Митя за рубль удавится, но не проиграет. Сам садись, а мы посмотрим пока, поучимся.

Отец не возражал, и сел напротив брата, подмигнув сыну с его приятелем. Он тоже изучал Кереса и неплохо играл в шахматы. Битва гроссмейстеров началась, и это было надолго. В комнате воцарилась тишина…

По вечерам дядя Митя с братьями штудировали иногда книгу Пауля Кереса «Сто партий», от нечего делать. Разбирали партии гроссмейстеров, изучали дебюты, например: дебют четырех коней, сицилианская защита, каро – канн, ферзевый гамбит, и тут на глаза дяде Юре попалась партия: Шмидт – Керес. В ней Керес выбрал дебют – староиндийскую защиту, а дядя Юра обожал индийские фильмы с Радж Капуром. Он корпел над этой партией целую неделю, и потом стал выигрывать у ребят. Однажды выиграл даже у брата Мити, чем и прославился.

– Я играю, как Шмидт, – хвалился он, – если не выиграю, так на ничью сведу. Факт.

С чьей-то легкой руки к нему приклеилась кличка «Шмидт», которой он очень гордился. И благодаря которой стал известен в городе, как авторитет, и глава подгорной шпаны. Тем временем, число любителей шахмат росло, играли летом в горсаду, зимой у дяди Мити на квартире. В ней перебывали все шахматисты города. С годами в Алатыре образовался шахматный клуб, и в этом была немалая заслуга дяди Мити и его братьев.

– Ладно, посидели, пора и честь знать. Побежали в парикмахерскую, там нас Машка Стародымова ждет, я с ней договорился. Покрасит нас басмой в черный цвет, будет полный улет, – шепнул Николай Ивану, и тот кивнул, вставая с дивана:

– Мы пошли, прогуляемся, – сообщил он отцу с дядьями, и те тоже кивнули ему, не возражая. Дядя Юра похлопал по радиоле, стоящей у окна на тумбочке:

– Заходите почаще, пластинки покрутим, – и помахал ребятам рукой на прощанье: – Сами видите, матч века идет!..

Друзья мчались вверх по улице, к парикмахерской, которая находилась на пересечении улиц Комсомола и Ленина, в самом центре города, напротив кинотеатра «АРС» и Горсада. Сколько любимых фильмов посмотрел Иван в этом кинотеатре, не перечесть. Николаю не до детских воспоминаний.

– Как раз перед Новым Годом и покрасимся, пофорсим перед телками.

– И в ДК, на танцы пойдем, – мечтал Иван, поспешая за своим резвым другом.

– Точно. Я им там такой концерт выдам, все девки алатырские наши будут, – Николай был более конкретен, и подмигнул другу плутоватым глазом: – Машка хороша, хочешь тоже попробовать, я мигом устрою. Не пожалеешь.

– Да ты что, она же со Славкой Фурманиным живет, вдруг он узнает. Неудобно, чай знакомые.

– Не узнает, ему лишь бы литр вина выхлебать каждый день, да поорать во все горло, тут он мастер, – хохотнул Николай с брезгливой миной. – А мы в это время его Машутку потискаем, не дадим бабе пропасть.

Друзья взбежали по ступеням крыльца и распахнули двери парикмахерской:

– А вот и мы. Машуля, ну-ка сделай из нас брунетов. Помнишь, обещала вчера?

Они подошли к полной, молодящейся парикмахерше с пышной прической, которая обрабатывала клиента, ловко манипулируя расческой и ножницами. Увидев ребят, она радушно заулыбалась: – Садитесь пока, сейчас освобожусь, и за вас примусь.

Она была весела и энергична. За это ее все и любили, так как люди в основном все скучные, нудные, только не Машка Стародымова. Мужики так и льнули к ней, словно мухи на мед, зато бабы терпеть ее не могли и за глаза называли прошмандовкой, прости господи, и прочими непотребными словами, которые никак нельзя обозначить на бумаге. Впрочем, можно сказать и вполне пристойно: слаба на передок.

Сожителя ее тоже знали все в городе, как пьяницу и дебошира по прозвищу «Чех», так как он был самым настоящим чехом, родившемся в чешской семье, обосновавшейся в свое время в Алатыре, и впитавшем не самые лучшие черты характера и манеры истинного алатырца.

Спустя некоторое время, они уже шагали брюнетами по центральной улице города, и знакомые удивленно оглядывались на них: гуляют ребята после армии, выкаблучиваются. А ребята тем временем сбегали к Ивану домой, похлебали кислых щец, поели вареной картошки с огурцами, передохнули малость, потрепались о том о сем, и снова в путь – гулять так гулять. На то она и свобода.

Иван уже сменил армейскую шинель с шапкой на гражданскую одежду. Бабушка купила внуку с пенсии меховую шапку-пирожок, как у Ивана царевича на сером волке. Друг детства Васька Устименко дал ему двадцать рублей на полуботинки, а Коля Васильев у себя дома вынул из ящика на кухоньке инструменты, и ловко нарастил на новых полуботинках каблуки, поставил на них набойки, и Иван щеголял теперь по городу в новых модных туфлях. Старое его пальто с шалевым воротником было ему впору, так как мать когда-то покупала его своему сыну навырост, когда он учился в пятом классе.