Как ни странно, меня охватил не трепет, а очень чистый и неподдельный фурор. Вид этого вероломного отца, который женился на собственной дочери, который теперь калечит ее и потворствует ей; на самом деле, тот самый человек, который только что безжалостно избил бедную Блисс, заклинил мой разум, оставив только мое физическое тело, подпитываемое яростью предков человечества времен варварства полуобезьян. Я пролетел мимо ирландского негодяя и в ту же секунду обхватил руками тонкую шею О'Слонесси, выплевывая ядовитые слова:

— Слизь худших человеческих испражнений из адской бездны! — я начал сжимать тонкую шею. — Да, пусть тебя сожрёт сифилис, ты, который калечил и насильничал собственную дочь исключительно ради прибыли на этом рынке плоти, который можно описать только как люциферический!

Но как раз в тот момент, когда моя хватка усилилась в этом безумном удушении негодяя, кулаки размером с грейпфрут принялись молотить меня сзади, пока весь мир не закружился вокруг меня.

— Настоящий крысиный ублюдок, сэр, — услышал я сквозь туман в голове ирландский акцент. Мое лицо было в грязи.

— Они есть в каждой толпе, мой добрый ирландец.

— Да, а вы знали, что он выуживал у меня информацию о вашей жене?

— Хм. Зная это, мне придется бить ее еще сильнее.

— Что сделаем с ним?

— Для таких подонков, как этот, мы должны позволять собакам жрать его член и яйца, но, нет, МакМаллен. Этот выродок не имеет никакого значения — он стоит меньше, чем кукуруза на бумажке после того, как я вытру ей жопу, и как бы ни было легко подкупить полицию, у меня нет желания на подобные неудобства. Он всего лишь муха, не стоящая того, чтобы тратить на неё время и силы. Просто вышвырните это с территории.

— С удовольствием, сэр!

— Но сначала…

От ударов ирландских кулаков по моей голове у меня задвоилось в глазах. Но следующее столкновение произошло вовсе не с кулаком, а с ногой О'Слонесси в тяжелом сапоге.

Прямо в пах.

— Вот, хороший мой, это тебе на память, — сухой смех. — Я бы сказал, МакМаллен, все это насилие подняло мне настроение. Думаю, сейчас я пойду в трейлер Блисс и еще немного поколочу ее, а потом выдавлю ей на задницу немного «винтажного крема». — Его нога грубо ударила мою качающуюся голову. — Слышишь, подонок-янки? За то, что ты поднял на меня руку, я еще долго буду пиздить Блисс. Подумай об этом.

Кажется, его слова вызвали у меня рвоту. Боль окутала мое тело, и среди темного смешка с акцентом меня унесли, как мешок с мусором. Мое сознание то появлялось, то исчезало, а агония между ног жила сама по себе. Я был уверен, что мои яички превратились в мякоть.

Я видел только изумленные моргания: любопытные лица, вытаращенные глаза, разинутые рты. Меня вытащили из входа в цирк и бросили на землю с колотящимся сердцем. Почти потеряв сознание, я услышал резкий звук…

КРРРХОК!

…угрюмый охранник обильно плюнул мне в лицо.

— Вот тебе свежая ирландская устрица, парень, с наилучшими пожеланиями. А если ты настолько глуп, чтобы вернуться сюда, ты не уйдешь отсюда живым.

Разбойник зашагал прочь, его смех походил на звон сатанинского колокола.

Прошло много минут, прежде чем я смог собраться с мыслями. С окровавленным лицом и полуслепой, я, спотыкаясь, отошел от толпы, которая ждала продолжения. Впереди было бескрайнее поле кустарника, забитое автомобилями, в сумеречном небе. Прижав одну руку к голове, другую — к паху, я, пошатываясь, побрел прочь от этой вопящей халдейской дервишской Сатурналии [14] , прочь от злобной толпы с греховными лицами, прочь от бродячего цирка О'Слонесси…

Я не знал, что сильнее всего всколыхнулось в моей душе: унижение, ярость или ужас за Блисс. Неужели этот злодей О'Слонесси и в самом деле будет бить ее ради забавы? Изнасилует ли он ее, как намекал, и будет ли мучать её, потому что я напал на него? Эта перспектива заставила меня застонать в самом бездонном отчаянии.

Нахождение Нейта и бескультурного водителя автобуса было сродни пословице «иголка в стоге сена», так же, как и перспектива найти машину, на которой мы приехали. Вместо этого всегда склонный к долгим прогулкам я, спотыкаясь, побрел прочь от шума карнавала, толпы и адских огней, возвращаясь по немощеной дороге, которая привела меня в эту яму похоти, воровства и мошенничества. Вскоре злобный шум остался далеко позади, и каждый мой шаг становился все длиннее и устойчивее. Я вытер окровавленное лицо носовым платком и перевел дыхание, когда разум вернулся ко мне. Как бы сильно ни болели мои яички, короткий физический осмотр убедил меня, что они не были повреждены. Полиция! — решил я. У меня же ещё осталось немного денег? Вернувшись в гараж, я мог позвонить по телефону. Но потом данная перспектива уменьшилась. В такой глуши, как эта? Домен «алкашей», «реднеков» и «крикеров»? Местная полиция, несомненно, склонна к коррупции; сам О'Слонесси говорил, что они у него в кармане. Это будет мое слово против их, a я здесь чужак, — я понимал это. Полиция, скорее всего, арестует меня по сфабрикованному обвинению, взяв за это плату. Теперь я чувствовал себя безнадежно.

Неужели не было другого пути?

В душе я воевал сам с собой. Там, где нет справедливости, настоящий мужчина может добиться её. Большая часть моей совести не хотела ничего, кроме как вернуться в этот ужасный, пропитанный злом карнавал — этот котел жадности, потворства и распутства — проникнуть в его периметр и тогда…

Найти О'Слонесси и убить его.

Настоящий мужчина, да, но был ли я таким человеком? Мягкотелый писец без мускулов и бравады? Мог ли я действительно отойти от своих защищенных и чувствительных путей и быть крестоносцем, который положит конец пожизненному ужасу Блисс?