Пока его носит, оглядеться пока, слухи о занявших что-то немцах оказались сильно преувеличенными, их вообще поблизости нет. Большая деревня разрушена на удивление не сильно, десяток домов разбит, несколько горят, на слух все казалось гораздо страшнее. Наши окопы на южной стороне, вот где страх и ужас, уцелеть здесь трудно, а все же пара пулеметов молотит по немецкой цепи, нет, три, о, еще, четыре пулемета, и стрелки есть, дергают затворы винтовок. Нет, на первый взгляд страшно, траншеи полуобвалившиеся, и все брустверы в воронках от разрывов, но если присмотреться, народу много, копошатся, стреляют. Немцы лежат в полукилометре, густая цепь, командир поднимает солдат, короткая перебежка, залегают снова. Немного отстав от основной цепи несколько станковых МГ ведут с нашими пулеметчиками своеобразную дуэль, полосуя край деревни струями свинца. Мины нашей батареи пачками рвутся несколько в стороне и от цепи, и от пулеметов, то приближаясь к ним, то почему-то отдаляясь. Охренеть, куда смотрит Дергачев, неужели трудно было поставить наблюдателя с телефоном корректировать огонь? В немецком ближнем тылу холм, на обратной стороне две минометные батареи, дальше лес, за лесом короткоствольные пехотные гаубицы, стапятидесяти- и семидесятипятимиллиметровые, родные сестрички уничтоженных нами в прошлый раз. Впрочем, обстреливают они не только нас, но и лукьяненковский полк, а тот гораздо многочисленнее нашего огрызка, и держит оборону далеко на север за деревню. И дела у них похуже наших, если возле деревни им удается сдерживать немецкую пехоту, то дальше фашисты ворвались в траншеи и рассекли полк Лукьяненко надвое.

За деревней наша минометная батарея в четыре ствола ведет беглый огонь с уже известным мне отсутствием результата…

— Товарищ командир, связь исправили, проверьте! — Явился, хотя и запылился, хватаю трубку.

— Алло! Батарея!

— На связи, товарищ командир!

— Вижу ваши последние мины, дайте на двести ближе, одну!

Расстояние здесь небольшое, ждать долго не приходится, разрывы неправильным четырехугольником вспухают прямо за залегшей цепью. Фашисты, до того стрелявшие лежа в сторону наших окопов, разом опускают головы и вжимаются в землю.

— Пятьдесят ближе, беглым три!

Двенадцать мин, обгоняя одна другую, со свистом проносятся над деревней и сыплются на головы несчастным фрицам и гансам.

— Пятьдесят левее, беглым три!

Теперь и с этого участка никто не поднимется в атаку.

— Пятьдесят левее, беглым три!

Что-то заподозрившие фашики схватились за саперные лопатки, но поздно.

— Пятьдесят левее, пятьдесят дальше, беглым три!

Все, этот фланг атакующей цепи можно больше не принимать в расчет.

— Триста правее, одну!

Обработать другой фланг, пристрелочный залп ложится ближе, чем нужно.

— Сто дальше, одну!

Джалибек размахивает руками на батарее, очевидно переводя мои метры в цифры шкалы, наводчики крутят прицелы.

— Еще беглым три!

Бойцы в гимнастерках с темными от пота полосами на спинах разом бросают мины в раскалившиеся стволы.

— Пятьдесят правее, беглым три!

Очередная партия нациков корчится под градом осколков.

— Пятьдесят правее, пятьдесят дальше, беглым три!

Не прошло и двух минут, как цепь гитлеровцев, словно корова языком слизала, на пшеничном поле четкая ломаная полоса от пятен минных разрывов, и в этой полосе как мухи на липкой ленте десятки неподвижных и сотни слабо шевелящихся фигурок в серых мундирах. А теперь смахнуть пулеметы. Все же с немецкой стороны это наглеж, поставить в открытую станкачи в поле, нет, я понимаю, что нужна непосредственная поддержка пехоты, но сколько бы простоял наш пулемет вот так, открытый всем ветрам, минам и снарядам, если они наши пулеметы в пулеметных гнездах в траншеях давят на раз. Все же немчура работает профессиональнее наших, по крайней мере, пока.

А если о профессионализме, взять того же пулеметчика, что в нелепой каске сидит за МГ, холодными глазами выискивая цели и вгоняя в них длинные очереди. Он не злиться, не старается убить или уничтожить, козлина занят работой, обнаружить цель, навести прицел, нажать на спуск, оценить результат, повторить, перенести огонь. О, и у них заминка, оторвался от стрельбы, пролаял что-то помощнику, и переломив пулемет, провернул его рукояткой в сторону. Помощник белой рукавицей выдернул ствол и вставил на его место новый. Так они просто ствол поменяли перегревшийся, ловко, пару секунд, и все. Сейчас я до вас доберусь, работнички.

— Левее пятьсот, дальше триста, одну!

Немного не попал, но уроды занервничали, кроме примеченного мною суперпрофи, впрочем, он и сидел подальше, в стороне, относительно остальных.

— Левее сто, ближе пятьдесят, беглым три!

Два пулемета попадают под раздачу, возле третьего суета, уроды собирают вещички и сворачиваются, лишь мой наглец продолжает огонь.

— Левее сто, беглым три!

Если ты не обращал внимания на приближающиеся разрывы ложащихся все ближе мин, то уж свист подлетающих «своих» за стуком подрагивающего перед лицом работающего пулемета и подавно не услышишь. Две трехкилограммовые вестницы смерти одновременно рванули справа и слева от обреченного расчета, трое помощников суперстрелка забились на земле в агонии, а сам холодноглазый воин, нашпигованный осколками, на миг привстал, чтобы затем, навалившись на станок пулемета, рухнуть вместе с ним в небытие.

Очередь за минометными батареями, терроризирующими наши окопы.

— Связист! — Ору в трубку, встань на ноги и вытяни руку вперед! Хорошо, поворачивайся вправо, еще, еще чуть-чуть! Хорошо, пусть наводят по направлению руки, дистанция тысяча двести, одну!

Четыре бледнопыльных-чернодымных клубка возникают перед минной батареей немцев, но это не сбивает слаженный ритм их работы. Недолет, поправим.

— Дальше сто, беглым три!

А эти ребята не настолько увлечены процессом истребления себе подобных, чтобы не заметить приближающуюся собственную смерть. Свист падающих мин заставляет их бросится в ровики обустроенной по всем правилам военной науки минометной позиции. Двенадцать разрывов от советских коллег переворачивают один из минометов, и все. Ни один из минометчиков, укрывшихся в щелях не пострадал, мины рвутся на поверхности земли, не заглубляясь, осколки летят поверху. Для пехотинца, лежащего посреди поля хуже нет, но забившегося в окопчик минометчика можно достать только прямым попаданием. Что ж, подбросим огоньку.