– У меня тут настоящий бардак, – извинилась она перед Джанин.

Но, с другой стороны, Джой не собиралась приводить домой противников абортов в тот день, когда сама отправилась в клинику прерывать беременность.

Когда открылась дверь, на полу валялись письма и счета. Джой начала было наклоняться за ними, но Джанин оказалась проворнее.

– Давай я, – предложила она.

Давай я отвезу тебя домой.

Давай я тебя уложу.

Джанин кудахтала над ней, как наседка, и это было довольно странно, учитывая, что они были почти ровесницами.

– Перри, – прочла Джанин, собирая счета и корреспонденцию. – Я не знала твоей фамилии, – улыбнулась она.

– Я твоей тоже, – посмотрела на нее Джой.

– Дегерр, – ответила Джанин и протянула руку. – Приятно познакомиться. Официально.

Джой улыбнулась с неловкостью от такого вынужденного сближения. Единственным желанием Джой было раздеться, натянуть пижаму и махровые носки, выпить бокал вина и пореветь всласть.

Джанин сложила собранную с пола почту на кухонном столе и повернулась к Джой.

– Что тебе приготовить? Ты есть хочешь? Пить? Может, чаю? – Она запнулась. – У тебя же есть чай?

Джой, не сдержавшись, рассмеялась.

– Есть. На полке над плитой.

Пока закипала вода, Джой сходила в ванную: пора было сменить прокладку. Но свежей прокладки на смену не оказалось. Она вспомнила: в Центре прокладками не снабжали, и та, что она захватила с собой, была последней в пачке. По пути домой Джой собиралась заехать в аптеку…

От злости и разочарования она перевернула вверх дном полочку, аптечку, разбросала таблетки, мази и лосьоны.

Последнее, что она достала из недр выдвижного ящика под раковиной, – пыльный, засохший флакон с жидкостью от солнечных ожогов. От ожогов, бог мой! У нее есть жидкость от солнечных ожогов, но нет ни одной прокладки?

Схватив флакон, Джой швырнула его в зеркало, и оно разбилось вдребезги.

В дверь негромко постучали, на пороге стояла Джанин со своим рюкзачком. Утром она оставила его в багажнике машины, поэтому, в отличие от остальных вещей заложников, он не стал уликой с места преступления.

– Я подумала, тебе может понадобиться, – сказала она и протянула маленький квадратик «Котекс».

Джой схватила прокладку, закрыла дверь и забралась в ванну. Она злилась на то, что ее спасительницей – уже в который раз! – оказалась Джанин. Вымыв руки, посмотрела в разбитое зеркало. На бледной коже ярко выделялись веснушки. Волосы казались каким-то маленьким зверьком, который поселился у нее на голове. На шее – кровь. Она вытерла ее салфеткой и потом еще терла до тех пор, пока кожа не стала болеть так же сильно, как у нее болела душа.

Когда Джой вышла из ванной, Джанин уже навела порядок в гостиной: газеты были аккуратно сложены, а грязная посуда убрана в раковину. Она пригласила Джой присесть и принесла две дымящиеся чашки чая. На каждом чайном пакетике висел ярлычок с пожеланием. «Пусть этот день принесет вам мир, покой и гармонию, – прочла Джанин и подула на чай. – Ну же, читай!»

Джой посмотрела на свой ярлычок.

– «Твой выбор изменит мир». – Она вглядывалась в слова, пока они не стали расплываться перед глазами. И вдруг ощутила, как ее накрывает волна облегчения.

В комнате стояла тягостная тишина. Джанин тоже это угнетало, так что она потянулась за пультом от телевизора.

– Ну-ка, что, по-твоему, там происходит? – проговорила она и нажала на кнопку.

Вспыхнула картинка – последний канал, который смотрела Джой. Показывали клинику. Было темно, только полицейские маячки продолжали поблескивать. Репортер что-то говорил об отряде быстрого реагирования, появилась зернистая фотография человека в маске на дальней крыше.

– Выключи, – хрипло попросила Джой. Ей показалось, что ее душат.

Экран погас. Джанин положила пульт между собой и Джой.

– Я только что переехала. Мало кого знаю в Миссисипи, – тут же призналась она. – Только тех людей… ну, ты понимаешь… с кем я была.

– И как нам быть теперь? – вырвалось у Джой.

– Что ты имеешь в виду?

– Что будет завтра? Я имею в виду, как нам вернуться к нормальной жизни? – Джой покачала головой. – Ничего нормального уже не осталось.

– Думаю, мы будем притворяться, – пожала плечами Джанин. – Пока сами не забудем, что мы притворяемся. Наверное, я буду делать то, чем занималась и раньше. Держать плакаты. Молиться.