– Фу-фу-фу! Никак человечьим духом потянуло! Ну и вонь! – закричала она, вскакивая.

Голос был не Влка. Но Волчонок знал, что голосов у волхва больше, чем живущих в их лесах зверей и птиц, тут ни в жизнь не угадаешь. Да и не до гаданий ему было. Старуха выхватила откуда-то два длинных кинжала, вжикнула ими несколько раз друг о друга, востря и без того угрожающе поблескивающую сталь, пуще прежнего выкатила незрячие бельма и бросилась к подростку, вращая кинжалами так быстро, что в воздухе повисли две светящиеся воронки.

– Ничего, что вонюч, на мелкие кусочки порублю, в семи водах отварю, семью травами приправлю – славный ужин выйдет! – кричала старуха, приплясывая вокруг подростка.

Ветер от свистящих вокруг головы кинжалов овевал щеки Волчонка и вздымал его длинные волосы, которые опадали, подсеченные, на землю. Волчонок стоял ни жив ни мертв, боясь пошевелиться, волосы – ладно, волосы отрастут, а вот уши или, того хуже, нос… Потому, наверно, он не сразу вспомнил заветные слова.

– Зачем ругаешься, старая?! – в свою очередь крикнул он, стараясь подавить дрожь в голосе. – Зачем грозишься не спросясь?! Ты прежде напои-накорми, в баню своди, потом расспроси, а ну как я за делом пришел.

Сработало. Старуха не мигом, но угомонилась, кинжалами размахивать перестала, хоть и пробурчала недовольно: «Буду я ради тебя одного баню топить. Обойдешься!» – но потом поклонилась, как положено, и протянула ему кусок лепешки: «Отведай моей еды!»

Лепешка была точно такой же, какой угощал их Влк перед переправой через озеро. Такой же каменной. А запах? Не до запаха, когда целый день макового зернышка во рту не было! Вот и старуха говорила что-то весьма уместное о запахе и славном ужине. И еще почувствовал Волчонок, что еда-то не обыкновенная, вроде и съел-то всего несколько крошек, а усталость как рукой сняло, и такая легкость вдруг появилась и в теле и в мыслях. «Не наша еда, не земная, не человечья, но…» – подумал Волчонок.

– По вкусу ли тебе моя еда? – прервал его мысли вопрос старухи.

– По вкусу, – совершенно искренне ответил Волчонок, – спасибо, – о благодарности в наставлении ничего не говорилось, но Волчонок решил, что это никогда не повредит.

– Знал бы, за что благодаришь, – усмехнулась старуха и тут же, спохватившись, сменила тон, – коли по вкусу, так, стало быть, ты наш, иди пока в дом для дорогих гостей, отдохни с дороги, а я здесь подожду, может, еще какой молодец прибредет, то-то у нас с тобой пир будет.

Никакого дома Волчонок не видел. Старуха махнула рукой в сторону леса. Волчонок разглядел плетень из свежесрезанных веток, огораживающий небольшую, шагов в шесть, прогалину между елями. Это и был дом, весь дом, потому ничего другого, кроме плетеных стен, в нем не было, ни крыши, ни окон, ни печки, ни стола, ни лежанок, хотя нет, лежанки были – толстый слой опавшей хвои.

Верный дедовским обычаям, Волчонок растянулся на ней, намереваясь вздремнуть после обеда, но тут выяснился еще один недостаток неземной пищи по сравнению с густой наваристой ароматной материнской похлебкой – спать не хотелось совершенно, оставалось только лежать и пялиться в четырехугольник неба или, в щелку в неплотном плетне, на полянку. Там было, на что посмотреть.

Сначала Волчонок уловил едва различимый шелест шагов, потом заметил Братца, осторожно выглянувшего из кустов на краю полянки. «Молодец, тихо подобрался, с подветренной стороны», – искренне похвалил Волчонок брата. Ритуал встречи со старухой повторился до мелочей. И вновь Волчонок испытал гордость за брата, видя, как тот бестрепетно выдержал атаку старухи. Еще он подивился ловкости старухи, слаженности движений ее рук, оказалось, что левым кинжалом она подцепляла и вскидывала прядь волос, а правым отсекала ее у основания. Глядя на лысеющего на глазах брата, Волчонок непроизвольно провел рукой по собственной голове – ежик, новорожденный ежик.

Но вот Братец, чуть пошатываясь, ввалился внутрь загородки, ошалело посмотрел на Волчонка, не узнавая его, также непроизвольно схватился на оболваненную голову, чуть улыбнулся и свалился в изнеможении на землю. Более или менее пришел он в себя, когда в доме появился третий из их товарищей. Уступив ему малопочтенную роль бездыханного тела, Братец подполз к Волчонку и прильнул к соседней щелке в плетне.

Каждый из последующих пришельцев появлялся на полянке с все большим треском и выдерживал испытание с все большей дрожью. Последний, Лягушонок, так и вовсе забыл заветные слова. Старуха, обрив его, принялась за одежду, вскоре Лягушонок стоял в одних портах, дрожа уже и от холода. Волчонок зажмурил глаза, чтобы не видеть, как старуха будет крошить их товарища на мелкие кусочки, и содрогнулся, представив будущий ужин. Но старуха, видно, и сама умаялась. Истощив все угрозы, все известные ей рецепты приготовления человечинки, она остановилась и жалостливо спросила:

– Может быть, ты есть хочешь?

– Зачем ругаешься, старая?! Зачем грозишься не спросясь?! – пропищал, наконец, Лягушонок заветную формулу и был немедленно награжден куском лепешки, который был заглочен столь же немедленно и целиком. Подросток судорожно закашлялся.

– Или тебе моя еда не по вкусу? – грозно спросила старуха.

– По вкусу, по вкусу, – Лягушонок из последних сил пытался изобразить на лице счастливую улыбку.

Волчонок тихо рассмеялся, глядя на эту картину, и обернулся к своим товарищам, призывая их присоединиться к веселью. Но те были не склонны веселиться, более того, трепетали в страхе. «Наверно, я как-то неправильно все воспринимаю», – подумал Волчонок и настроился на серьезный лад. А тут еще в дом вполз Лягушонок, которого надо было приводить в чувство.