Шрифт:
– Аня, вперед, – подмигивает Илона.
Я глотаю нервный смешок. Что, если троллей ведет прямиком в пекло? Или в пасть волнам?
А впрочем, это мне и нужно. Сама я не соскребу прошлое – потребуется нечто острое, нечто тающее в тумане и ведущее в никуда.
Темыч роется в рюкзаке отца и вытаскивает игрушки. Рассаживает их, чтобы они полюбовались, как я исчезаю.
Павел закрепляет на мне страховку, защелкивает карабины.
– Удачи. – Он окидывает меня пристальным взглядом. – Где-то посредине пути выступ. Во-о-о-н там. Заметили? Можете, конечно, чиркнуть по нему ботинками – сам обожаю так делать, но лучше не рискуйте, подошвы сотрете. Лучше подогнуть ноги.
Я шагаю к пропасти. Трава вытоптана. Должно быть, Градинаровы часто катаются на троллее.
– Вас столкнуть?
Илона подкрадывается бесшумно, и я вздрагиваю.
– Н… Нет.
– Через пять минут я тоже буду на той стороне, не переживайте.
Я набираю в легкие влажный воздух, ветер бьет в спину, и…
Я обгоняю его. Ускоряюсь с каждым ударом сердца. Подо мной – вечность; следы великана бездонны. Дышать трудно, невыносимо. На языке – соль. Море целует меня, в горле клокочет: «лечу, лечу, лечу». Адреналин сочится через поры.
Естественно, я забываю подогнуть ноги. Ботинки чиркают по скалистой поверхности.
Прощайте, подошвы.
Но я не расстраиваюсь и парю в нескольких местах одновременно. Или вовсе – нигде. Я – падающая звезда. Загадывайте желание.
Туман рассеивается. Мой путь завершается так же стремительно, как и начался. Конечная – скала, впивающаяся в море черным клыком. На ней будто кариес.
Между березами распята сетка, и я врезаюсь в нее, как муха в паутину. Несколько секунд ищу себя между потрепанными веревками. Себя десятилетнюю. Безрезультатно – я профессионал в игре в прятки.
Приземлившись, я отцепляю карабины. Высокие скалы, ветер слабый, растянутый, как жвачка, я больше не падающая звезда, – все расслаивается. Туман стелется по траве, намазывается на нее маслом.
Чуть поодаль, за дорогой, раскинулась роща. Я щурюсь. Между кленами – смутный силуэт мужчины. Огромные руки – в них поместилось бы море, – широкие плечи.
Господин великан выжидает. Хочет замести следы.
Он наблюдает за волнами – или за мной, – не шевелится. Как дерево, по форме похожее на человека.
Раздается хохот, звонкий, трещинами расползающийся по туману. Илона. Новая падающая звезда.
– Чего застыли? Не понравилось?
Она отцепляет страховку и спешит ко мне.
– Понравилось. Хм… – я кошусь на великана, а затем поворачиваюсь к Илоне. – Кто это?
– Где? Здесь никого нет, кроме нас.
– Там…
Только там и правда пусто.
– Ладно, – сдаюсь я. – Неважно.
Но чужак уже наследил в мыслях и где-то рядом с проклятым тиканьем нацарапал: «Важно».
Мы берем страховку и, обходя пропасть, идем обратно. Илона рассказывает мне, как счастлива жить по соседству с морем.
– У вас прекрасный сын. Очень интересный…
– Знаю я, о чем вы, – морщится она. – Просто… Чем ближе к морю, тем тяжелее прятать демонов, а у этого сорванца их хоть отбавляй.
– Вы не водили его к врачу?
– Он здоров, – откликается Илона чересчур резко для дружеской беседы. – Видите ли… Артем кое-что слышит. Кое-что, чего не слышат обычные люди. Конечно, психика ребенка не выдерживает.
Я пинаю камешек в пропасть, и его заглатывает море.
– О чем вы?
– Нечто умное и опасное общается с ним. Для этого нечто люди – домашние животные, – фыркает Илона. – Я не разрешаю Артему гулять самому, а муж разрешает. Балбес, что с него взять.
Мы возвращаемся к Павлу и Темычу. Они устроились под кленом за компанию с игрушками и жмурятся. Медитируют?.. Или беседуют с морем.
Я достаю из рюкзака пирожки. Мальчишки сразу оживают, плюхаются на валуны у обрыва, и мы с Илоной присоединяемся к ним.
– Ешь, Темыч, а то дрыщ-дрыщем! – веселится Павел.
Жена пихает его в бок. Злится из-за «Темыча»?..
Странно, но сейчас, когда они так близко друг к другу, я не представляю их вместе. Даже сын для каждого – свой: Артем и Темыч. Они параллельны. И плевать, что спят в общей кровати.
Сердце сжимается. Градинаровы не идеальны. Не идеальны! Я спасу эту семью, построю им дом из букв.
Время мчится заодно с волнами. Илона и Темыч болтают не прекращая, и когда голоса внезапно затихают, я вздрагиваю.