Со своей стороны, животные находят в людях не только кормящих родителей, но и настоящих друзей. Они по-детски привязываются к нам, ходят по пятам, жаждут общения. Они по-разному относятся к разным людям с учётом каких-то своих предпочтений. Едва прозревший котёночек смотрит вам прямо в глаза, непостижимым образом безошибочно находя их на вашем необъятном теле. Откуда он вообще знает про глаза? Похоже, мы с ними действительно одной крови.

Наиболее универсальный союзник человека – собака, несмотря на всю свою противоречивость. Это самое злобное домашнее животное, но и самое дружелюбное. Она способна на беззаветную преданность хозяину, вплоть до самопожертвования, но и способна его загрызть. Она переживает радость и горе не менее остро, чем человек. По восприимчивости, обучаемости, сообразительности и управляемости она наилучшим образом совместима с человеком.

Если человек не слеп, в каждой собаке, да и в каждой кошке, не говоря об обезьяне, он сумеет разглядеть личность. А порой даже предпочтёт кого-то из них неприятному человеку.

Церковь отрицает происхождение человека из животного мира. Тогда откуда у нас, к примеру, хвостовые позвонки? Церковь отказывает животным в наличии души. Но без души возможно только равнодушие, но никак не привязанность, сочувствие, ненависть и тем более дружба и любовь.

Что есть человек? Что есть человечество? Выше ли оно органического мира, живой природы вообще? А жизнь – выше ли неживой материи? На что имеет право человек? Какова его забота – сохранение вида? Но чем тогда он выше других видов, у которых та же забота? Своей силой, властью над ними? То есть, право – в силе и власти? Значит, сильные и власть имущие люди вправе использовать в своих интересах и слабых людей наравне с животными? Что им помешает? Внутривидовая солидарность? Выходит, мы доросли только до неё? И человек – поработитель всего живого? И всего неживого? Всё во имя себя, любимого? Не выше примитивного видового эгоизма?

Если зазорно обижать и убивать себе подобных, то где граница подобности? Лягушка отличается от инфузории гораздо больше, чем от человека: у неё тоже скелет, голова, туловище и четыре конечности, тоже мозг, глаза, рот, кожа, мышцы… В сравнении с одноклеточной инфузорией человек, лошадь и корова – вообще одно и то же. Все жизненные процессы схожи, вся физиология однотипна. Способы дыхания, пищеварения, движения, обмена веществ, кровообращения, воспроизведения, фазы развития, сна и бодрствования – одни и те же. А человек присвоил себе право эксплуатировать лошадей и поедать коров. На каком основании? На том, что обнаружил в себе душу, а в них не заметил? Но это его проблемы! На том, что он их кормит? Но и они его кормят! На том, что он может их обмануть, а они его нет? Ах, так вот в чём дело! Кто кого обманет, тот и прав? Но право – от слова правда, а обман – от слова ложь…

И вообще, чем обусловлено право? Отличием в организации? В деталях строения? В сообразительности? В душевности? В хитрости? Такие различия имеются как между видами, так и между людьми: между расами, между полами, между индивидуумами… Основание ли это для каких-то особых прав? Кто ответил на этот вопрос? Расисты? Но их заклеймили. Юристы? Что-то не слышно… Ах, да, мучение животных – подсудная статья. А поедание? Ах, да, вегетарианцы. Но растения тоже живые! Питаться только минералами? Не получается. Права человека… что-то в них нет логики. Похоже, категория права, сочинённая людьми, нуждается в дальнейшем осмыслении.

«Жизнь без свободы – ничто», – отрезал Ромен Роллан. Но человек живёт в системе весьма жёстких требований. Природа накладывает на него базовые физиологические требования: есть, пить, спать, расти, защищаться, размножаться, стариться, умирать. Общество накладывает свои – социальные, надстроечные требования: следовать законам, приказам, правилам, обычаям, традициям, установкам, предрассудкам. Эти многочисленные рамки превращают столь милую нашему сердцу идею свободы в весьма относительное понятие, распространяющееся лишь на то, как именно выполнять все эти суровые требования.

Есть мнение, что только богатство делает человека свободным. Но «свободен не тот, у кого всё есть, а тот, кто сумел освободиться от всего, что ему не нужно», – проницательно заметил А. Асаркан («Неделя» № 16, 1969). А Альбер Камю зашёл с другой стороны: «Свободен тот, кто может не лгать». Тоже неплохо, хотя это относится только к свободе духа. Узник может не лгать, но на свободу благодаря этому не выйдет. Так что дух духом, а нужна ещё свобода физическая, свобода выбора действий и осуществления своих намерений.

«Самая неприятная вещь в свободе, – жаловался кто-то, – то, что из пропасти возможностей можно выбирать только одну». Согласно нашей гипотезе, никакой пропасти возможностей нет, всё взаимообусловлено, поэтому и горевать не о чем.

Марксизм учил, что «свобода есть осознанная необходимость». Это уже теплее, у необходимости-то вариант всего один. А «необходимость, – утверждал француз Бальзак, – мать всего великого». С этим вроде не поспоришь, но англичанин Вильям Питт возражал: «Необходимость – отговорка тиранов и предмет веры рабов». Вот и осознавай её на здоровье.