Попасть в сказку и не выйти замуж? Книга 2

— Сыта ли ты, бабушка Яга? — елейным голосом обратилась я к старушке: — Готова ли ты ответить на чаяния нашего очаровательного хозяина?

— Да где хоть ты тут очарование разглядела, Машенька? — фыркнула Яга: — Ведь, сморчок сушеный, и смотреть-то не на что.

Я внимательно пробежалась взглядом по кустарной фигурке Лешего, который все это время не сводил с бабульки влюбленных глаз, и возразила:

— Нормальный мужик, вон какие ласковые слова говорит, заслушаешься. И как на тебя, Яга Серафонтовна, глядит трогательно, обзавидуешься. О, как трепетно за руку держит! Не зажимает тебя без твоего на то согласия в темных углах, оглядываясь, как бы кто не увидел! А прилюдно, показывая всем свои честные намерения, и трепетно, опасаясь ненароком тебя своими действиями обидеть, — серьезно проговорила я.

— Кар! — набатом раздалось в моей голове.

— Щур, ты абсолютно прав! Утро так себе, на двоечку! — прохрипела я, не открывая глаз.

Ночь была бессонная и мучительная. Сначала допросы гаденыша и знахарки, потом совещание без царя и с оным. Но самое мучительное было после, когда умывшись и раздевшись, я осталась одна в спальне, что бабульки выделили нам с Ваняткой. Я легла в постель и уткнулась лицом в подушку, которая еще пахла сынишкой, обняла ее и безмолвно заплакала. Сердце сковал страх за родное дитя, собственная беспомощность рвала душу. В голову лезли страшные картинки. Сон все не приходил. Я металась по постели, не находя себе место. Только на самой зорьке смогла забыться буквально на пару часов. И, как следствие, находилась в ужасном самочувствии и настроении.

— Щур, уже вставать пора, да? А я тут валяюсь? — беседовала я с вороном.

Это вредный пернатый служил здесь заменителем будильника, вот только у него было одно отвратительное свойство — его невозможно было выключить. И он испортил мне не одно утро в этой сказке.

— Да, пора уже, — проговорил скрипучий мужской бас. — Это, между прочим, у тебя сын пропал.

Я подскочила с кровати и, прикрываясь одеялом, уставилась на птицу. Тот тоже не отрывал от меня глаз, только забавно крутил головой.

— Твое карканье нравится мне больше, оно не вызывает сомнений в моей вменяемости, — продолжала я разговаривать с птичкой.

— Чего застыла? Тебя там все дожидаются, просто будить боятся, — укоризненно выговаривал мне ворон. — Выходи уже.

Я демонстративно начала кутаться в одеяло, мол: — «Это ты, птица мужского пола, меня задерживаешь. Я при тебе переодеваться не намерена».

— Ой, да что я там не видел? Две недели меня за чурку деревянную держала, сарафаны с себя скидывала, не задумываясь, — припомнил мне ворон. — А сейчас прям скромничает.

Это хамство меня изрядно разозлило, и бабульки тоже хороши, нужно ж предупреждать, что этот с клювом — особь мужского пола, мыслящая и разговаривающая.

— Летел бы ты отсюда по-хорошему, пока я тебя не поджарила и на завтрак себе не подала под сливочно-грибным соусом! — настоятельно рекомендовала я.

Меня послушались и освободили нашу с Ваняткой спальню под громкий вороний гомон. А встала, прибралась в спаленке и стала умываться холодной водой, пытаясь смыть с лица следы ночных переживаний. Получалось откровенно плохо: глаза красные от слез, нос распух, подглазины отливают синевой на бледном лице. В зеркало на меня смотрело печальное умертвие с суицидальными наклонностями. Я, было, начала расстраиваться, но потом прикинула, что для переговоров с Кощеем Бессмертным очень даже соответствую. Он парень не первой свежести, если бессмертный, неизвестно, сколько ему там годочков, а может и веков. Тоже, поди, не может похвастаться молодецким румянцем. Окончательно умывшись, причесавшись и переодевшись во все свежее, я, преисполненная решимости порвать за Ванюшку всех на ленточки, пошла завтракать да в дорогу собираться. Я вошла в пустую горницу, где на столе для меня был накрыт завтрак. В памяти всплыли картинки из недавнего прошлого, когда хлебосольные старушки тщательно затрамбовывали в Ванечку четвертый блин, я на них привычно ворчала, а Елисейка, с умилением глядя на это, улыбался. На глаза стали наворачиваться слезы, я решительно их вытерла, и села у окна завтракать. Слезами горю не поможешь. Взяла первый попавшийся пирожок и выглянула в окошечко.

Во дворе творился бардак, самолично устроенный царем-батюшкой. Тот самозабвенно орал, гоняя стрельцов с конниками во главе с Любомиром и Тихоном. Мои бабульки степенно носили какие-то заранее сложенные узелки да корзинки, аккуратно, при помощи новых дружинников, складывали их на телеги. Во главе дружинников стоял Святояр, и они все, как один, были в походных одеждах. В бардак, устроенный во дворе государем демонстративно не вмешивались, но строго отслеживали все их движения.

— Что значит «поеду»? Кто тебе еще позволит в сторону логова Кощеева смотреть? — истошно вопрошал у отпрыска самодержец. — Я сказал: дома сиди. Тут и без тебя есть, кому до соседей съездить.

— Из-за меня Ванюша плопал! В том моя вина, мне его и спасать! — на тех же частотах громкости гнусавил царенок. — И что значит, не отпустишь? Силой делзать станешь?

— Если надо, то и в казематах запру, — перешел к угрозам царственный папаша. — Там прохладно, может, поумнеешь.

— Плава Малия Фасильевна, диктатол ты и узулпатол власти, свелгать тебя пола! — тоже перешел к угрозам легкомысленный оболтус.

От таких угроз государь подавился кислородом и начал наливаться алым цветом.

— Ах, ты ж лентяй огородный, — начал запоздалый воспитательный процесс венценосный родитель. — Вместо того, чтобы, как нормальный царевич, постигать военные, дипломатические премудрости, тонкости государственного управления или, на худой конец, по девкам шляться, так он в вольнодумцы подался, родного отца свергнуть желает, стрельцов, конников да ратников моих к бунту подстрекает! Так вот, сыночек, тебе мое родительское слово: пороть тебя надобно, да по твоим годкам опоздал я с этим делом лет на десять, а потому в качестве наказания приказываю…

— Отплавить меня в цалство Кощея Бессмелтного для осознания своей вины до полного ласкаяния, — перебил папашу косенький сынишка.

— Тьфу ты, опять за свое, — в сердцах топнул ногой царь. — Я ему говорю: не пушу, а он опять за свое.

— Отец, отпусти по доблой воле, не то сбегу, — тихо проговорил Елисей, в упор глядя на сердитого папашу.

Государь внимательно посмотрел в правый глаз сына, в левый посмотреть не удалось, так как он все время от него убегал, тяжело вздохнул и махнул на отпрыска рукой.