О намерении Марины приготовиться к ужину «что-то особенное» он подзабыл, и был удивлён ароматами, нахлынувшими, едва он переступил порог.

Марина встретила его в том же халатике на голое тело, словно утро и не думало кончаться. Такая же растрёпанная, как после сна, и чертовски обольстительная.

За ужином, ставя на стол перед мужем рулету из индейки, она светилась удовольствием. Фирс давно уже не видел её такой энергичной.

–Что на тебя накатило, котёнок?

–Ничего особенного, просто любовь к тебе.

Прозвучало это хорошо… но как-то непривычно. Фирс наслаждался обществом молодой супруги, но в глубине души чувствовал: что-то не так. Однако многообещающие взгляды Марины, намекавшие «что-то особенное» не только за столом, не располагали к размышлениям.

Позже, когда в интимном полумраке спальной он раздевался перед сном, по неизменной привычке раскладывая вещи в идеальном порядке, Марина без тени своего вечного смущения сбросила халатик и ждала его, лёжа поперёк постели и согнув ногу в колене, чтобы выгоднее подчеркнуть линию бедра. Кладя наручные часы на привычное место, рядом со «Сьержем Лютьеном», Фирс окаменел. Только сейчас он осознал, что всё время, пока он стоял перед трельяжем, в отражении присутствовало то, чего быть не могло.

Расчёска посреди туалетного столика… Не чёрная, как в продаваемой квартире.

Совсем другая. Золочёная, под стиль трельяжа. И среди зубцов запутались не чёрные, а рыжие волосы.

–Фирс, ну сколько тебя ждать?

Он медленно поднял взгляд от отражения расчёски, которой не было, к отражению жены…

–Как ты меня назвала?

–Так же, как и всегда… Я хочу сказать – мысленно, – поправилась Марина со странной улыбкой, от которой совсем не было весело.

Он похолодел. Невозможное придавило сердце тяжким грузом.

Расчёска…

(Фирс, мне фиолетово, дешёвка или нет, она мне нравится, и точка!)

Сюрприз…

(Обожаю твоё напряжённое лицо, когда ты возвращаешься домой! Ничего смешнее на свете нет. Но признай, Фирс, большинство моих сюрпризов тебе нравятся…)

Соблазнительность…

(Фирс, когда женщина ждёт, мужчина бросает всё и спешит к ней. Если сомневаешься – иди сюда, и я сумею доказать, что в твоей жизни нет ничего важнее, чем удовлетворить меня…)

Он стоял, напряжённый, как струна. Она лежала и смотрела на него через отражение, и из её глаз струился душный морок, обволакивавший душу.

Створки трельяжа захлопнулись, словно их рванули навстречу друг другу сильные и безжалостные руки. Фирс вздрогнул, сердце оторвалось и заметалось по телу. Флаконы с «Диором» и «Лютьеном» оказались вдавлены в зеркало. Оно треснуло, осколки со звоном и хрустом посыпались через щель между створками.

И в тот же миг погасли светильники, наступила тьма, лишь тускло светился прямоугольник окна. И во тьме прозвучал уже несомненно знакомый голос:

–Фирс, не заставляй женщину ждать…

612 шагов

Представьте такую ситуацию. Вечер, двое входят в парк. А домой возвращается только один из них.

О чём вы подумали? Вот-вот. Следователь думал о том же самом. В принципе, при всех странностях произошедшего, он мог думать о чём угодно. Но остановиться – только на одной этой мысли.

К моему счастью, некто Пал Васильич Никандров даже в свои седые годы оставался заядлым курильщиком. А его супруга, Марья Степановна, категорически не выносила табачного дыма. Даже у подъезда ему курить запрещала – чтобы через форточку не натягивало.

Опять же, к моему счастью, Пал Васильич как раз недавно крепко повздорил с другим пенсионером, завсегдатаем дворовых лавочек. Не желая даже видеть соседа, Пал Васильич перестал углубляться во двор. Вместо этого он со всеми своими папиросами уходил за угол дома. Там ему открывался вид на неказистую улочку, огибавшую городской парк с тыла, и на кованые ворота парка.

Он-то, Пал Васильич, и стал моим спасением. Все остальные странности, я думаю, следователь сумел бы повернуть против меня. Но старый курильщик стоял на своём: из парка вышли двое, и тот, что поменьше ростом, был цел и невредим. Он вернулся в парк один. Второй, повыше, то есть я, долго смотрел ему вслед, о чём-то волновался, но в ворота не входил. Ждал, ждал, потом сделал звонок по сотовому телефону… А потом повернулся и ушёл.

Лицо у него, то есть у меня, было бледное.

Распечатка телефонных звонков подтвердила, что я действительно связался с Лёхой в 20 часов 18 минут. Разговор длился меньше минуты. Запись разговора – а Лёха, как выяснилось, всегда записывал свои разговоры – не дала усомниться, что ответил мне именно он.

Поэтому я остался на свободе. Спасибо Пал Васильичу и Лёхиной причуде. Следователю пришлось поверить мне.

Хотя в одном он был прав – я действительно рассказал не всё…

***