— Да ладно, пора привыкнуть! — кричит Сильвио и театрально закатывает глаза. — Подумаешь, легкий шок. Эти людишки чересчур хилые!

Шут уставился на их неподвижные тела. На его лице на экранах читается весь спектр переполняющих его эмоций — жалость, горе, ужас…

— Живо продолжайте номер! — рявкает Сильвио. — Вы знаете, какие будут последствия! Это не номер, а жалкое недоразумение! К этому времени у вас все должно быть без сучка без задоринки!

Лия медленно принимает сидячее положение. Шут торопливо выходит вперед и вручает ей букет цветов.

Пару мгновений она растерянно смотрит на него, затем, похоже, овладевает собой, потому что берет цветы и поднимается на ноги. Она слегка покачивается, однако стоит прямо и даже целует шута в щеку. Тот делает вид, что страшно этому рад.

Шон по-прежнему лежит на полу. Он даже не шелохнулся.

Неужели это тоже часть номера? Он притворяется? Я очень на это надеюсь.

Видя, как он лежит там, я вспоминаю Анатоля, бедного мальчугана, искалеченного, обгоревшего, умирающего во дворе цирка. Мне впервые в жизни приходит в голову мысль, что, возможно, даже лучше, что тогда он погиб. Потому что сейчас он по-прежнему был бы здесь. И его все так же истязали бы по любому капризу Сильвио.

Из-за кулис появляется третий клоун — Пьеро, одетый во все белое. Увидев Лию и шута вместе, он кулаками трет глаза, делая вид, будто плачет, и веселая музыка тотчас сменяется печальным пением одинокой скрипки. Пьеро возвращается за кулисы и вытаскивает нечто громоздкое, похожее на гигантскую мышеловку. Осторожно поставив ее на сцену, он смотрит вверх, после чего подвигает мышеловку так, чтобы та оказалась прямо под люком в потолке.

Шут берет Лию за руку, и они вместе идут через всю сцену. Пьеро провожает их ревнивым взглядом. Шон так и не пошевелился.

Счастливая парочка притворяется, будто не замечает огромного капкана на их пути. Оба одновременно наступают на него. Пружина тотчас срабатывает, и мышеловка захлопывается вокруг их лодыжек. Ни ему, ни ей не хватает актерского мастерства, чтобы скрыть охвативший их ужас. Лица их искажены страхом, оба съеживаются и втягивают головы в плечи, не зная, что последует, когда я открою люк над их головами.

— Нажимай на кнопку! — шипит на меня Сильвио. — Нажимай чертову кнопку! — и через меня тянет к ней руку.

Во мне вспыхивает ярость. Горячая, раскаленная докрасна. Я отпихиваю табурет, отталкиваю Сильвио и поворачиваюсь к нему лицом.

— Нет, — говорю я. — Я не собираюсь нажимать ни на какие кнопки. Но я скажу тебе кое-что еще: ты тоже на них не нажмешь!

— Закрой рот, дурочка! — шипит Феликс и, резко развернувшись, быстро шагает прочь.

— Постой! — кричу я ему вслед. — Скажи мне, что происходит!

Он ускоряет шаг. Я бегу за ним, шлепая по лужам.

— Если ты мне не скажешь, я сдамся полиции и расскажу им все, что только что услышала. — Я повышаю голос. — Вот увидишь, я это сделаю!

Он оборачивается и сердито смотрит на меня, затем хватает за руку и, оглядываясь по сторонам, тащит в один из узких переулков.

— Немедленно прекрати орать! Братство готовило это в течение нескольких месяцев. Мы не позволим тебе в самый последний момент разрушить все наши планы.

— У меня там друзья! — сердито отвечаю я. — Люди, которые мне небезразличны! Ты считаешь, что я просто кивну головой и позволю кучке террористов взорвать их ко всем чертям?

Он толкает меня дальше по переулку.

— «Братство» — это не террористы! — говорит он. — Мы — борцы за свободу!

— Борцы за свободу? Послушать тебя, убийство людей — это что-то из разряда героизма.

Он скептически смотрит на меня. Капли дождя скатываются по нашим лицам и холодными ручейками стекают по моей спине.

— А разве ты сама не пыталась сделать то же самое? — со злостью спрашивает он. — Ты не слишком-то думала о других, когда швырнула гранату на цирковую арену.

— Это несправедливо, — говорю я. — Там никого не было. То есть был только один человек, но он заслуживал смерти.

Передо мной вновь всплывает лицо Сильвио, его устремленный на меня взгляд, его выпученные глаза в тот момент, когда я бросила гранату.

Феликс вновь беспокойно оглядывается.

— Что, по-твоему, ты делала, когда бросила ту гранату? Боролась за свободу, вот что! Ты вдохновила нас — ты сделала именно то, что сделали бы мы все, будь у нас такая возможность. Разве у тебя был выбор? Разве ты могла допустить, чтобы он и дальше обращался с вами, словно с дрессированными животными? Чтобы убивал вас и дальше? — Его глаза пылают негодованием. — Вежливо просить у власти изменений, ждать, пока кто-нибудь из Чистых, у которых есть совесть, чудом захватит власть и хоть немного улучшит нашу жизнь? Тебе нужно это? Нет, этого недостаточно. Если мы хотим настоящих перемен, надо порвать этот мир в клочья, разрушить его! Думаю, тебе, как никому другому, хотелось бы это видеть.