Шрифт:
– Данке!
Больше ничего интересного в Колизее не было.
Еду в катакомбы и думаю – может, там увижу подсказку, как люди из смерти умели извлечь радость. Вдруг в передние двери входит старик. Настоящий итальянский старик: длинное черное пальто, красный шарф, черный берет, из-под берета длинные серебряные волосы, а в руках огромная трость-зонт. Чисто персонаж Феллини!
Я уступаю место. Старик благосклонно наклоняет голову и манерно спрашивает:
– Инглиз?
– Но. Русо.
– Русо!!!!
На моей голове тоже черный берет. Парусиновая куртка и красный шарф. Как еще должен одеваться русский?
А старик как закричит на весь автобус:
– Синьори, ест русо!
Синьоры и синьориты глянули. Я растерялся.
Старик вскочил и взмахнул руками:
– Русия – мон амор!
Синьори улыбнулись, и я подумал, что переход из статуса инглиза в статус русо в два раза повысил мою котировку.
– Си дове? Вы куда едет?
– Катакомбы.
– Синьори!!! Квесто русо – христиано! Меракле!
Он вскочил и обнял меня. А что? Наша вера – единственная конвертируемая валюта.
– Я воевать Сталинград. Меня брал плен. На Урал. Ваши женщина христиане кормить нас. Они давал мне картошка. И я плакал. Они настоящие матроны. Они спасал нас. Они святые. Я молился. И они молился. Вы их внук. Я хочу вас целовать. Синьори! Русо христиано – гранде христиано!
Он говорил что-то минут пятнадцать, и я радовался. Христос обнимал нас сразу всех: и уральских баб, и итальянца, и меня.
Катакомбы – это те же Киевские пещеры, но по бокам не только святые, а и могилы обычных граждан Рима. Экскурсовод что-то говорит по-английски, которого я почти не знаю, говорит как в театре, прижимая руки к сердцу и обмирая. Вышли в огромную пещеру, а в ней крест. Спрашиваю даму:
– Можно помолиться?
– Ес.
Я встал на колени:
– Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!
Оборачиваюсь, а пожилая пара немцев тоже стоит на коленях и поет. Я им:
– Кристо резурекси!
Они:
– Веро резурекси!
И мы засмеялись. И стал Рим как родной. Это всегда так: как постоял на службе в чужом городе, так он и стал родным.
Пошел на то место, где стоит базилика, в которой хранятся вериги апостола Петра. Вечер. Тихо плещет вода в фонтане. Умылся, попил, глянул на небо в барашках, и что-то подкатило к сердцу. Попытался понять словами, а оно само прорвалось:
– Здравствуй, Рим! Я вернулся.
Рим не мать. Рим не отец. Он как дед. Умный. Сильный. Настоящий.
Но Москва – не Третий Рим. Вообще ни разу не Рим.
Первый Рим – закон и честь человека на земле. Второй Рим – честь человека перед Богом. Третий Рим – это принцип, соединяющий честь человека и Бога на земле.
В Москве нет ни земной римской чести гражданина, ни небесной устремленности Константинополя. Москва – это сумбур, 1000 лет своеволия дворян, не слышавших ни о каком римском праве, схвативших Церковь за горло. Никакой Симфонии граждан, власти и Церкви. Только очаги святости, возникшие не «потому что», а «вопреки». В России свободными от дворянской власти варварских нобилей были только казаки, поморы и евреи. Как Рим может быть в рабстве? Наши нобили угробили страну тем, что позиционировали ее как христианскую державу, а правили как сатрапией. Народу говорили о Христе, а правили как стадом. И народ этого не простил. Наши патриции провалили миссию Третьего Рима. Но свой Колизей у нас есть – Соловки – место святой крови.
Забрел в Ботанический сад. Снег, бамбук, и в бамбуке – зеленый попугай.
А под огромным кактусом в бочке увидел брата – русского голубого кота. Стал ему мять ушки, чесать скулу, и вдруг – еще две руки и слова:
– Русский голубой. Это наш кот. Мы из Аргентины.
– Я сам русский.
– Коммунист?
– Христианин.
Они посмотрели на меня, и мы обнялись. И я стал что-то подозревать.
Италия – страна, где живут христиане. Такой пейзаж, такую Венецию и галерею Уффици может создать только народ, который любит Христа. Мы – один христианский народ.
На самом деле у нас давно уже нет границ. Наши границы – это границы денег и власти. Мы – один народ Европы. Мы – братья.
Мужество, сила, ясный дух, юмор и великодушие – это то, на чем стоят русские, немцы, итальянцы и все народы Божии.
Я шел по Трастевере – древнему кварталу Рима. Пил кофе на каменных приступках, смотрел на снег на мандаринах и думал: «А что? Рим – просто окраина Рязани».
Те же люди. Тот же кофе. Тот же Христос. Те же глаза людей. Женщины у нас красивее, а их мужчины фасонистей наших. А в целом мы – братья.