Корова Анита купается. Корова Анита мочится. Корова Анита раздвигает ноги, испражняется, роняя уродливую бурую массу в свежую зеленую траву и пачкая задние ноги.

Корову Аниту доят — вот именно, ее доит старая крестьянка, явившаяся, похоже, из моих детских воспоминаний. Старуха доит, а корова Анита лениво брыкается задней ногой, оборачивается с улыбкой и в экстазе показывает грязной крестьянке толстый язык.

Неведомо почему от таких видений мой пенис твердеет. Когда струя молока из вымени коровы Аниты бьет особенно сильно, я готов кончить — еще один грех, помимо уже свершенного греха, этого кощунственного видения.

При эрекции я чувствую, что я выше моей Госпожи, которую превратил в парнокопытную дойную скотину.

Но прямо перед эякуляцией я очень больно бью себя по члену. И предотвращаю семяизвержение.

Видение ненадолго покидает меня. Но боль проходит, и оно возвращается.

В минуты сомнений, когда я не занят службой, я поднимаюсь на крышу и оттуда созерцаю Нью-Йорк. Там я думаю о том, как мне повезло: я свободен от повседневной жизни. Я ничего не знаю о будничных проблемах этого ужасного города. Как же я счастлив быть вдали от всего этого, как счастлив, что избран посвятить свою жизнь истинному призванию — истинному служению{103}.

Здесь я и нахожусь сейчас. В отчаянии я сбежал на крышу.

Вот он, Нью-Йорк, — задыхается под гнетом свинцового неба. Сегодня хорошие мысли не посещают меня. А видение коровы Аниты не оставляет.

Анита пасется на краю крыши, лицо пустое, она совершенно поглощена пищей. Госпожи-телята слабоумно скачут вокруг. Я соображаю, что в своей коровьей жадности и глупости они могут свалиться с крыши. И тогда я спущусь по лестнице, сниму полосатую служебную форму и выйду к жителям большого города, разделю их хлопоты и заботы.

И едва я додумываю эту мысль, меня, словно кирпичом, брошенным рукой Бога, ударяет по голове{104}.

Утром я просыпаюсь на асфальтовой крыше с ужаснейшей головной болью. Я еле успеваю спуститься к утренней линейке, к ежеутренней дойке.

43. Мыши, мужчины и хозяйки

Госпожа Анита ко мне все добрее, и я спрашиваю себя, чем это заслужил. В глубине души я знаю, что согрешил многократно — в чувствах, в мыслях, а порой и в поступках.

А вот Госпожа Бет Симпсон прекрасно сознает мои недостатки. Ее отношение ко мне не смягчилось ни на йоту. Всякий раз, сталкиваясь со мной в коридорах Дома или во время службы, она с великим наслаждением избивает и унижает меня — каждая пощечина, отвешенная ее голой рукой, отзывается во мне многочасовыми плодотворными воспоминаниями.

Она интуитивно не доверяет мужчинам, в том числе рабам и слугам, зная, что все они по природе своей низменны, отвратительны и пригодны только для рабства, ибо к их телу присобачен этот проклятый отросток.

Бет Симпсон не принадлежит к числу мыслителей или аналитиков, однако тут абсолютно права. Она блондинка, спортивная и мужеподобная, типичная американка, нередко шутлива и дружелюбна — не со слугами, естественно, — но подвержена частым приступам импульсивной ярости.

Бет открыто издевается над нашим интеллектуальным воспитанием — элементом философии Госпожи Аниты. Бет списывает образовательные усилия Госпожи Аниты на деформацию буржуазного мышления: мол, образование слуг — симптом деградации и слабости.

Она поклоняется лишь немногим идолам — простым, незатейливым палачам с несложным разумом, но с твердой и ясной убежденностью в собственном физическом и сексуальном превосходстве. Людям, которые не знают ни сомнений, ни сожалений, а мышление полагают ненужным и даже нездоровым.

Тем не менее, насильники, убийцы, надзиратели и им подобные предметы ее восхищения — все равно попросту обычные мужчины. По своей врожденной неполноценности ее кумирам никогда не завершить нелегкий труд — окончательное подчинение недоразвитых низших классов. Мы знаем, что на такой титанический подвиг способны только женщины.

Наша Госпожа Тана Луиза — другой типаж. Мрачная и гневная, она похожа на наступательное орудие — вся сплошь из тяжелых мускулов. У Таны Луизы особое происхождение — латиноамериканка с испанскими корнями. Она из тех спортсменов, что не любят бодрящей свежести природы. Предпочитает совершенствоваться в четырех стенах — скажем, в испанском патио, в тени и прохладе.

Нрав у Таны Луизы необузданный — как и Бет Симпсон, она склонна к внезапным вспышкам ярости, однако манера ее регистром ниже, холодна, сдержанна. Ум ее потрясающе силен, но при этом недисциплинирован. Мелочи она принимает за монументальные события зверской важности.