И как прекрасны ее мягкие, алебастровые, откормленные чресла! Даже перекормленные. Ее бедра изнутри приятно колышутся. Чресла пухленькие, как у ребенка. Сильные икры покрыты толстыми слоями плоти, жира и кожи. Как у славянской крестьянки. Да, она еврейка — и все равно нечего ее бояться.

Поланитцер такая вкусная — пальчики оближешь. Но, именем Господа, это еще что такое?

В складках ее вагины торчит что-то твердое, как кинжал. Это стальной член концлагерного еврея. Как она умудрилась откусить этот стальной хвост у самого корня? Ее половые губы крепко его сжимают.

Я нежно целую холодную сталь, предаваясь грезам, и время летит незаметно. Грезы мои резко обрывает гулкий пушечный залп, и тут же Анита ни с того ни с сего изо всех сил пинает меня в голову острым носком ботфорта. Очевидно, она сама желает потрудиться над вагиной Поланитцер, которую я уже размягчил.

Я приземляюсь на пол, хватаясь за раскалывающуюся голову, а Анита рявкает:

— Вон отсюда, жидовская морда, шуруй обратно в свой свинарник!

Я приподнимаюсь, чтобы поскорее свалить, но меня снова опрокидывают на пол, и я падаю на колени перед своей Госпожой и страстно лижу ее сапоги. Я готов сознаться, что предал ее — предупредил Джуди Стоун, что ее собираются продать:

— Я должен сделать признание! Сжальтесь надо мной, облегчите мое бремя! Я согрешил…

Но Анита снова пинает меня прямо в лицо:

— Вон! Больше никаких проволочек, половая тряпка, жидяра каморочный! Вон, или я брошу тебя вниз к русским!

Ни живой ни мертвый, я вываливаюсь из ее кабинета. Больнее всего не пинки, а необратимость оскорблений. Казенные тапочки спадают с ног, и я даже не поднимаю упавшую казенную фуражку.

Я рассказал бы ей о своем прегрешении и с радостью принял наказание. Но она была нетерпелива и тем самым дозволила мне остаться правонарушителем. Мою вину она оставила при мне — вину за то, что сделал хорошее дело: спас еврейку от верной гибели.

Через пару дней все уладилось.

Джуди остается на воле. Поланитцер больше ничего не получила от Аниты и даже потеряла деньги, которые заплатила авансом. Оказалось, Госпожа Анита играет в неоаристократизм гораздо коварнее, чем Поланитцер. Хозяйка не только завладела деньгами еврейской галеристки, но и заманила ее поселиться у себя в кабинете.

Каждую ночь мисс Поланитцер вынуждена жить в опустевшем шкафу концлагерного еврея. Узница Поланитцер одета в самую простую и грубую тюремную робу с синими и белыми полосками. Нижнего белья не носит, обута в простые деревянные башмаки.

Волосы коротко острижены и приклеены к черепу. Анита пожалела ее и не стала стричь совсем уж по-тюремному: выбритой борозды по центру черепа у Поланитцер нет. Прилизанная голова уместнее и даже сексапильнее. Непохоже, что такой жребий причиняет Поланитцер страдания. В своей новой роли она сильно притихла. Больше не улыбается, но лицо ее сияет довольством.

Я боялся, что от вибраций оружейной и пушечной стрельбы у нас лопнут стекла в больших окнах с алюминиевыми рамами. Но, осмотрев Большой Белый зал, убеждаюсь, что все окна целы.

Выглянув из окна девятого этажа, вижу угол 65-й улицы. Преграждая дорогу транспорту, который обычно срезает здесь путь через Центральный парк, там кольцом стоят танки — замерли, как громадные тараканы, которые шевелят усиками.

На одном из этих железных коней я четко различаю голый торс изможденного мужчины. Руки и голова отрублены, но разложены вокруг груди в анатомическом порядке, словно дожидаются изобретательного художника, который вернет их к жизни. Вновь соберет из них нашего концлагерного узника{151}.

Из уважения к нему тюремная куртка аккуратно разложена рядом. Голова лежит на казенной кепке, как на подушке. Мне кажется, человеку очень неудобно.

Анита размышляет о положении, в котором оказался Нью-Йорк и ее собственное Учреждение. Она чует, как снаружи и внутри медленно, но уверенно происходит распад. В ее Дом просочился враг — румбульские странники. Снаружи, в Центральном парке, ширится советское присутствие.

Госпожа Анита может установить драконовский режим, но тот будет основан не на силе, а на отчаянии. Она может облачиться в мантию диктатора, но все мы понимаем, что в этом сценарии нет будущего. Гуманистические наклонности не позволят Госпоже Аните сыграть эту роль.

Дни царствования Аниты сочтены. Лодка Учреждения раскачалась.

Часть 3. Отдаленные места{152}

57. На Файер-Айленде

В квартире слуг раздается один звонок зуммера: это означает, что я должен выйти. Я поправляю шелковую пижаму, аккуратно причесываюсь, обнажая выбритую борозду посредине черепа и, предвкушая вызов на службу, опрыскиваю дезодорантом половые органы.