Тот факт, что у объекта вожделения в паспорте всё ещё красовалась отметка о браке с Маргаритой, ничуть Оленьку не смущал. Она безапелляционно давила на то, что нужно съезжаться, естественно, в её квартире, и начинать ведение совместного хозяйства. В общем-то, Серёга прекрасно понимал Оленьку, однако, стремления съезжаться от этого напора не прибавлялось, в геометрической прогрессии росло только желание отделаться от женщины, она же делала вид, что намёков не понимает, и следов пребывания других баб в Серёгиной квартире в упор не замечала. Последнее, к слову, бесило сильнее, чем липкий, навязчивый напор.

Оставалось одно — бросать эти недоотношения, не устраивавшие, по большому счёту, ни одну из сторон. В то, что можно смотреть сквозь пальцы на измены, Сергей поверить не мог, а если и были такие люди — каких только чудиков не создаёт природа и разум человеческий, — к нему это отношения не имело. Накануне восьмого марта рвать с Оленькой казалось жестоким, а ждать дольше не хотелось.

— Алёшина Лиса, Ермолаев Тёма, — объявили следующих борцов привычными для них именами. Полное имя Тёмки — Артемий.

Межклубные соревнования среди младших и средних групп подходили к концу, осталось несколько боёв малышни, поголовная раздача медалей и грамот среди гавриков, подписание протоколов, и можно будет идти домой.

Сергей посмотрел на готовившихся спортсменов. Сто к одному, что победительницей выйдет Лиса — боевая девчушка, в отличие от своей серьёзной, даже степенной сестры. Тёмка же проболел весь февраль, стал ещё бледнее обычного, отец же настаивал на его участии в соревновании. Вреда от них не было, но и пользы для часто болеющего ребёнка немного. Лиса выйдет победительницей, а уставший от сутолоки и духоты Тёмыч будет выслушивать претензии отца.

Так всё и получилось. Пришлось выбрать минутку и идти на помощь воспитаннику, хвалить его всячески, а то недалёкий папаша с пацана живого не слезет, тогда как с мальчишкой надо больше на свежем воздухе бывать, методично проводить закаливающие процедуры, а не пытаться «вырастить мужика», самому просиживая выходные на диване, уставившись в телевизор.

Сестрички Алёшины уходили одни из последних, юные звёзды самбо принимали поздравления с победами и с Восьмым марта. Отец Лины и Лисы смотрел на происходящее с долей снисходительности, переговариваясь с Матвеем и Михаилом Розенбергами — старший сын последнего тоже принимал участие в соревнованиях, этот ради собственного удовольствия, в рамках «дня борьбы». Местечковые соревнования он уже перерос.

— До свидания, Сергей Витальевич, — синхронно сказали близняшки и нагнули головки в сторону, сияя синющими глазками.

— До свидания, — Сергей присел и поздравил ещё раз каждую с победой. Медали красовались поверх курток, кубки были зажаты в руках, грамоты не представляли большой ценности в глазах девочек и были отданы маме. — С праздником! — он улыбнулся, вспоминая, как противился появлению девочек в его группе, а ничего, прижились, даже успехи показывают.

— А меня вы не хотите поздравить с праздником? — услышал он игривый голос матери синеглазок.

Поднялся, в упор глядя на женщину. Отлично, муж стоит в трёх шагах, рядом дети, дочери, а эта глазки строит. Мать у Алёшиных была женщиной интересной, статной, с примесью восточной крови, Марат утверждал — армянской, Сергей же в этом ничего не понимал. Имя у неё было русское — Алёна. Высокая, с выразительным лицом, длинными чёрными волосами, чаще собранными в косу, при этом поблёкшей, а с мешками под глазами не справлялась косметика. Время от времени Алёна сама забирала детей с тренировки, беспардонно флиртуя с Сергеем, чем нервировала его похлеще Оленьки, но чаще «мама болела», по словам синеглазок.

— Мои поздравления, — сухо ответил Сергей. — До свидания, — он ещё раз сказал девочкам и развернулся, чтобы скрыться в тренерской.

— А приходите к нам на выступление! — догнала его бойкая Лиса. — Мы мамам подарок приготовили, спектакль, самый настоящий, я буду мышкой, а Лина пушкой! Пушка — это кошка! — очень понятно пояснила девочка. Пушка — это кошка. — А ещё мы с Марией Константиновной рисунки рисовали, и будет выставка, как в музее! Придёте?

— Я постараюсь, — Сергей сглотнул горький комок, не удержался от быстрого взгляда в сторону отца сестричек и ещё раз попрощался с девочками, на этот раз быстро развернувшись в сторону тренерской, сделав вид, что не расслышал слова Алёны о скорой встрече.

В тренерской он упал в кресло и вытянул ноги, закрывая глаза. Мария Константиновна Шульгина. Маша. Аленький Цветочек. Настенька из сказки «Морозко». Девчонка с кукольным личиком и растерянным взглядом. Он не мог забыть её, вычеркнуть из воспоминаний и снов. Не мог. И простить себя не получалось. Сколько не рассказывай себе, что Маша — взрослый человек, сама напросилась, сама получила, ни хрена не получалось убедить себя.

Да, напросилась, да, не сопротивлялась, да, к взаимному, мать его, удовольствию. Одна беда — сколько ни искал в себе удовольствия, удовлетворения, так и не нашёл. Да и Маша никак не хотела становиться в один ряд со жгучей брюнеткой, которую он до сих пор игнорировал, и рыжей бестией, пресытившей его за пару раз. Секс с Машей не был чем-то особенным, крышесносным, скорее скомканным, невразумительным, покрытым слоем собственной вины, но запомнился настолько щемящей нежностью, что переварить, а тем более забыть и сам секс, и Машу, у Сергея не получалось.