Если бы Маша взяла листик и расписала там плюсы и минусы Сергея, то вышло бы примерно поровну, но если бы она прочитала ещё раз графу с минусами, она бы поняла, что для неё лично, для Маши Шульгиной — это плюсы.

Он тренер и вряд ли когда-нибудь достигнет финансового рая, но Маше вполне достаточно стабильности, зато Сергей занимается любимым делом, он цельный человек, знающий своё место в жизни и предназначение, как бы пафосно и старомодно это ни звучало.

У них не очень-то сходились взгляды на многое, Сергей спокойно относился ко многим вещам, вводившим Машу в оторопь и невольное осуждение. Он не осуждал геев, спокойно смотрел на межрасовые браки, традиции чужих народов, наций и религий. Наверное, он был космополитом, только никогда не задумывался об этом. И тут для Маши нашёлся плюс — он вовсе не осуждал Машу за связь с Игорем. Вернее, он злился, Маша заметила, как потускнел его взгляд, когда они говорили об этом, но осуждал он ситуацию, а не Машу.

А поговорить пришлось, и инициатором была Маша. Ей показалось странным заявление Сергея «Уведу тебя от Игоря», она подыграла, было забавно, её ещё ни разу не уводили, приятно попробовать себя в роли роковой красотки, ради которой совершаются безумства. Она бы и дальше продолжила «позволять себя уводить», не долго, но точно поиграла бы ещё, если бы не дурацкий грипп, но всё же, откуда Сергей узнал об Игоре? Мысль, что Игорь рассказывал об их связи всем и вся, была неуютной, Маша чувствовала горький стыд, ей совсем не хотелось, чтобы все знали об этом эпизоде.

— Серёжа, — спросила она, почти засыпая. На грани сна и яви не было щемяще стыдно обсуждать пикантный вопрос. — А ты откуда знаешь про Игоря?

— Почему тебя это волнует? — Сергей, лёжа на раскладушке, развернулся к ней лицом и подпёр голову ладонью.

— Ну… всё же, откуда?

— Услышал телефонный разговор.

— А больше никто не знает?

— Точно не скажу, вряд ли.

— А ты узнал до или после… всего?

— До, — Сергей подоткнул подушку резким движением, взбивая пух.

— А… пф-ф-ф… — Маша не знала, как сформулировать свой следующий вопрос.

— Машунь, — Сергей всё-таки встал и шлёпнулся на диван рядом с девушкой, поправил ей чёлку, лезшую в глаза, и подтянул одеяло ей до подбородка. — Машунь, я знал и злился. Сильно злился, как не лопнул от злости, сам не знаю, колотило, как в лихорадке, настолько я злился.

— Ты меня не знал совсем, а если это любовь? Или…

— Маш, если это любовь, то такую любовь надо засунуть себе в зад и жевать, пока не переварится. Дело не в тебе, не в распрекрасном Игоре, не в его жене. Дело в том, что есть семья, какая бы ни была — она существует, со своими заморочками, конфликтами, праздниками, горем, а значить, строить её или разрушать — дело двоих, там не место третьему. И дети, конечно. Я постоянно наблюдаю изначальный вариант детей — открытых, наивных, лопуховатых гавриков, — и конечный — подростков с девиантным поведением, чья судьба, в общем-то, предрешена. Чаще всего в этом виноваты взрослые, не сумевшие засунуть свои амбиции, идиотизм, любовь себе в задницу, побороть свои пагубные привычки и зависимости, наградив сторицей своих детей. На это я злился, а не на то, что ты спишь с кем-то. Хоть с воплощением Сталина спи, но чужие семьи оставь в покое, они и без твоего или моего участия дерьма нахватаются.

— Я больше с ним не сплю, — пробурчала ошарашенная Маша, не зная, что ответить на проповедь.

— Да уж понял, — Сергей снисходительно улыбнулся. — Не стала бы любовница состоятельного мужика ютиться в коммуналке, да и он не позволил бы болеть в одиночестве, без врачебной помощи, а тем более — в компании постороннего мужика. Только не пойму, как он тебя бросил? — он мазнул взглядом по лицу Маши. — Я бы под расстрелом не отказался… — последнее он прошептал, но она всё равно услышала.

— Я его бросила, — возмутилась Маша.

— Сама?

— А кто ещё? — Маша вспыхнула. — Что в нём такого, что и бросить его нельзя?! Взяла и бросила, — обиженно пропыхтела девушка. Игорь, конечно, хорош собой, состоятелен, состоит из сплошных барских достоинств, снизошедших до холопки Машки Шульгиной, но и Машка не в статусе крепостной крестьянки, а значит, слово своё сказать может, хотя бы попытаться.

— Сильна ты, Машенька Константиновна, — уголок рта Сергея пополз вверх. — Спи, воительница, — он коротко поцеловал в губы, Маша не успела углубить поцелуй, как губы отстранились.

Но самым важным плюсом для Маши стало иррациональное чувство уверенности в Сергее, поселившееся в ней после инцидента прошедшей ночью. Маша проснулась от сильно позыва, она выпила на ночь много морса, результат не заставил себя ждать. Подхватилась, не останавливаясь на поиски очков, и рванула в уже знакомом направлении.

Квартира, которую снимал Сергей, была небольшая, около тридцати метров, одна комната, коридорчик, совмещённый санузел — явно сделанный в бывшей комнатушке, там даже было окно, заложенное наполовину кирпичом, сверху свисали плотные жалюзи, — и кухня с видом на дерево и газон-клумбу во дворе-колодце, Сергей сказал, соседка-пенсионерка сажает там цветы. Квартирка эта некогда была частью огромной коммунальной квартиры.

Каким-то образом хозяевам удалось отделить часть квартиры, сделав чёрный ход основным входом в квартиру, приткнув санузел и кухню. Получилась симпатичная, небольшая, нетипичная квартира в старом доме Васильевского острова. Одним словом, всё было компактно, и заблудиться там, даже с закрытыми глазами, было невозможно. Три шага — кухня, три шага — комната, до входной двери пять шагов.

Маша бы не заблудилась, просто, выходя из уборной, она вдруг вспомнила, что без очков. Именно вспомнила, потому что объективного дискомфорта она не чувствовала. Всё рядом, всё видно, пусть не чётко, но то, что стол — это стол, а не трамвай — понятно. Нужно было сделать четыре шага вперёд, она окажется в дверном проёме, прямо — стол, рядом — раскладушка, вдоль стены мебельная горка из полок и встроенного комода с взгромождённым на него телевизором, два шкафа. Диван — справа, сразу у проёма, значит, несколько шажочков, и она у цели.