— Может быть, и хорошо, что мы никуда не поехали. Сейчас бы только вымокли и продрогли.

— Ты уверена, что погода испортилась бы, если бы все было хорошо?

— Конечно, — я сделала вид, что не понимаю, к чему клонит мой попутчик, и отвернулась к окну. Ну, серьезно, разве было не глупо думать, что я каким-то образом могу влиять на погоду? И ладно бы в эти сказочки верили местные, но Данил… Издевается он, что ли? Я скосила взгляд, незаметно, как мне казалось, его разглядывая. У Соловьева был красивый профиль, по-девчачьи длинные ресницы и свежая модная стрижка. Он не побрился, и на щеках синела отросшая за эти дни щетина. Мой взгляд скользнул ниже.

— И как тебе?

— Что?

— То, что ты видишь?

Данил улыбнулся и повернулся ко мне лицом.

— Хорошо, — не стала врать я. — Тебе бы только отъесться. Набраться сил…

— Я в порядке, — возразил он.

— Нет, но обязательно будешь.

— А ты, выходит, еще и даром предвидения обладаешь?

— Да ну тебя!

Данил засмеялся. Чуть не рассчитав поворот, свернул на грунтовку, ведущую к дому. Ветки пихты оцарапали бок нашего УАЗика, с мерзким скрежетом проехались по стеклу. На пороге дома нас встречала бабуля.

— Все будет хорошо, — сказала она, ничего у меня не спрашивая. Я только согласилась, качнув головой. Данил за спиной хмыкнул.

— Зови дочь, и идите есть, ты тоже, Яська, и даже не отпирайся.

— Ладно, — вздохнула я, понимая, что спорить — себе дороже. — Бабуль, а пока мы руки моем, ты для Данила приготовь свой чудесный отвар.

— Это какой же?

— Какой-какой… который поможет ему восстановить силы.

— Не стоит напрягаться. Я и без отвара прекрасно справлюсь, — посмеиваясь чему-то, только ему известному, Данил пошел к дому. Бабуля проводила его внимательным взглядом и, не мигая, уставилась на меня. Признаться, я с детства побаивалась, когда она так на меня смотрела. Мне все время казалось, что она видит меня насквозь. А я… я никого не видела. Даже собственного мужа. Так что Данил ошибался, если думал, будто мне передалась хоть капелька бабулиной силы. Нет. Абсолютно.

Правда, был человек, которого, как мне казалось, я чувствовала. Птах… Это началось как-то сразу. Едва ли не с первых наших с ним разговоров. Был февраль. Двадцать девятое число — день моего рождения. Я проснулась в странной тревоге от какого-то дикого, ненормального, сковывающего тело холода. На часах было четыре утра, и до будильника можно было спать еще как минимум два часа, но почему-то я вскочила с кровати. Стуча зубами, разожгла печь, заварила чаю и выпила, не дождавшись, пока тот остынет. Но согреться не получалось. И меня все сильнее трясло. Я пододвинулась поближе к грубе, накрылась шерстяным пледом, но холод шел как будто изнутри, и от него ничего не спасало. Не знаю, сколько так прошло времени, может быть, минуты, а может — часы… Но, как бы там ни было, меня… нас спасло появление бабули.

— Что это такое? — спросила я, стуча зубами. — Почему здесь так холодно? Я заболела?

— Нет, нет, моя славная… Просто время пришло. Тебе нужно впустить в себя то, что просится. Впустить… не сопротивляться. Это важно, Ясенька. Ты можешь определить то, что чувствуешь?

А как это сделать? Что значит — впустить? Я бы и рада была сделать хоть что-то, чтобы облегчить свое состояние, да только не понимала, как? Мне становилось все холоднее. Я испытывала настоящий ужас, природу которого никак не могла понять.

— Поговори со мной. Что ты сейчас ощущаешь?

— Тревогу и страх…

— Что еще? Что еще, Яська? Кому-то угрожает опасность? Ты можешь этому противостоять?

Несколько секунд я, не мигая, пялилась на бабку. Затем вскочила, зацепив ногой сложенные кучкой дрова. Зашипев от боли, похромала к столу, на котором с вечера бросила телефон. Я набирала один и тот же номер, наверное, тысячи раз, но трубку брать не спешили. А потом я услышала заветные:

— Ну, с днем рождения, Тень!

— Ты где? — выпалила я, игнорируя поздравления.

— Дома…

— Дома? Разве ты не должен быть в аэропорту? — я без сил упала на постель и провела рукой по лицу, в попытке понять — что дальше? Я ведь, было, уже решила, что с Птахом случится беда. Я это так явно увидела! Аварийная посадка, пламя и дым… Я услышала крики и стоны!

— Должен. Я сейчас как раз еду туда…

— Твой рейс ***? — выпалила я.

— Боюсь, что уже нет, — в голосе Птаха звучали странные игривые нотки. Я ничего не понимала, меня как будто раздирали на части тысячи разных противоречивых мыслей и чувств.

— Я опоздал на него, представляешь? Точнее… я уже даже в аэропорт приехал, а потом понял, что оставил дома телефон. И мне пришлось за ним возвращаться. Ну, не мог же я тебя не поздравить с днем рождения, а?

— Не мог! Конечно, не мог, о господи…

— Эй… У тебя что-то случилось?

— Случилось? — всхлипнула я сквозь смех. — Не знаю. Теперь уж, наверное, об этом и говорить не стоит. Но все же… как же хорошо, что ты не сел в тот самолет! Как же хорошо, Птах…

— Почему? — прошелестел он, вмиг посерьезнев.