“А почему?” – невинным голосом спросил я, едва сдерживаясь от смеха, а молодой человек, тем временем, растерялся уже окончательно. Уверен, он успел пожалеть, что заговорил со мной…

“Ну, тогда если вы Бог” – выдавил, наконец, он – “ я хочу, что бы это дерево, впереди нас, засохло…”

“Гм… А разве Бог когда-нибудь творил перед Вами чудеса чтобы, Вы в него поверили но, тем не менее, Вы все равно продолжаете верить. А когда встречаете на улице человека, который напрямую Вам заявляет что он и есть Бог, Вы почему-то начинаете сомневаться в его словах. Где же логика?” – вполне резонно спросил тогда я.

Паренек поскреб в затылке и погнал уже такое, что прежняя его чушь и в подметки не годилась той ахинее, которую он понес сейчас. “Нигде, говорит, ни в каком писании, не сказано, что Господь Бог вот так ходит по улицам и делает такие смелые заявления.” – я точно не помню, что он там говорил… Однако, одно могу сказать с совершенной уверенностью – в вопросах религии, молодой человек разбирался еще слабее меня, ну а мне, признаться, уже прискучила эта “божественная” комедия…

“Так вы не будете посещать наши собрания?” – спросил молодой человек, стараясь расставить все точки над “i”, в нашей сумасшедшей беседе.

Помнится, я сослался на дела, и он ушел, посрамленный…

Но, как бы там ни было, настроения у меня существенно прибавилось, так что если вам, дорогие мои друзья, доведется встретить где-нибудь того молодого человека, передавайте ему от меня привет, ладно?

Довольный собой, я вновь спустился под землю и ездил по “Кольцевой” еще никак не менее часа, прокручивая про себя состоявшийся диалог, до того я себе в нем понравился…

Кстати сказать, еще в старших классах я прослыл человеком, который говорит загадками, что несколько оттеняло закрепившуюся за мной репутацию лоха. Загадками, правда, я говорил только наполовину. Сейчас постараюсь вам объяснить… Часто выходило так, что когда меня кто-то о чем-то спрашивал, то занятый какими-то своими мыслями, я не сразу входил в курс дела и чтобы не снискать еще и славу “тормоза”, то я бросал что-нибудь наугад. И странно – мои одноклассники зачастую находили в случайных фразах потаенный смысл, хотя сам я не вкладывал в них никакого смысла. Иногда это спасало меня от насмешек. Нет, серьезно, высмеивать остерегались и как будто уважением проникались. А вот попадая в тему, я почему-то молол какую-то чепуху, и эта самая чепуха не могла сойти за что-нибудь умное.

Третье же открытие, которое ожидало в недрах Московской подземки, погрузило меня в состояние глубокой депрессии – еще более глубокой, чем тогда, когда я потерял ступни, – и поспособствовало поискам рабочего места…

Это произошло годом позже, когда я, уже не знаю в который раз, спустился по эскалатору под землю и, проехав несколько перегонов, сделал, уже не знаю какую по счету, пересадку. Помню, в то ужасное утро я, как птица, порхал с ветки на ветку, ни о чем не думая и никого не замечая. Метро тогда состояло из обуви, то есть я рассматривал только обувь, я слышал обувь, как она шаркала и стучала, цокала и чеканила, видел “глухонемые” кроссовки на мягкой прочной подошве. Как всегда я не задавался конкретной задачей куда-то добраться… Люди толкали, пихали меня, вслед, по моему адресу, неслись какие-то нелестные замечания, а я смотрел себе под ноги, другим под ноги и все куда-то ехал, ехал…

Поменялось немало поездов, людей, станций, пересадок, немало стоячих мест заменилось на сидячие, а сидячих, в свою очередь, на стоячие и износилось множество пар, прежде чем я, наконец, оторвал взгляд от пола и, подняв голову, огляделся вокруг. И увиденное, привело меня в ужас, друзья мои… Впрочем, нет конечно, – ничего особенного я не увидел, но одна мысль, одна страшная догадка, появилась у меня в мозгу, приводя, этим своим появлением, в ужас и содрогание…

Неожиданно для себя, я вдруг обнаружил, что Московский Метрополитен, – с самого первого дня моего появления в нем, – никогда не стоял на месте и постоянно двигался и обновлялся, будто река, в которую нельзя войти дважды. Менялись и поезда, и вагоны и люди в них, и контролеры пропускных пунктов, и менты, и уборщицы и даже ступени эскалатора у меня под ногами тоже всякий раз были разные… И даже попив кофе в подземном бистро на “Третьяковской” и оставив на полу стаканчик или покурив на открытой станции и бросив окурок под лавку, – я уже никогда не находил всего этого на прежних местах, если возвращался туда еще раз. Похоже, что постоянной величиной оставался один только я, словно, выброшенная на берег реки, рыбешка. Это-то и пугало!.. Будто бы я никуда и не ехал весь этот год, а стоял все время на месте, глядя на отходящие поезда, в ожидании кого-то или чего-то! Без сомнения, жизнь протекала мимо меня, она проходила как поезд, а я будто памятник Максиму Горькому между станциями “Чеховская” и “Тверская” замер на одном месте прикрыв пах книжными листиками…

Помнится, с последним поездом я вернулся домой и, увидев оставленные на плите котлеты, впервые после долгого перерыва заплакал. Да, друзья мои, заплакал. Заплакал как малое дитя… Слезы скатывались у меня по лицу, но я даже не пытался сдержать их. Мне вдруг захотелось прижаться к кому-нибудь, излить все, что накопилось у меня на душе, поделиться своей страшной догадкой, но никого рядом не было, и я уснул, зарывшись заплаканным лицом в подушку…

А на следующее утро я устроился на работу. И знаете кем? О, ни за что не догадаетесь! Дежурным у эскалатора.

Обосновать такой выбор не сложно. Наверху для меня просто не нашлось места, которое я, согласно своему статусу инвалида, сумел бы занять. Но, тем не менее, я находил во всем этом какое-то горькое утешение, мстительное удовольствие, какую-то горькую усладу, и ни за что не променял бы свою нехитрую должность в столичной подземке, на что-нибудь более престижное и привлекательное, там, наверху…

Работа, впрочем, была простой, но до ужаса однообразной, хотя, чего от нее можно ожидать еще… Я высиживал определенное время, а заодно насиживал геморрой. Подбирал различный мусор внизу, использованные карточки, монетки, которые бросали некоторые не очень сознательные граждане, зачитывал в микрофон правила поведения на эскалаторе, одергивал нарушителей, поторапливал столпившееся на подъёме быдло, кричал на него. Рядом со мной, рекой, плавно протекал никогда не останавливающийся бурный пассажирский поток. Люди окружали меня и справа и слева, периодически вторгались в будку, задавали вопросы. В основном, заезжие провинциалы, спрашивающие дорогу к ГУМу, ЦУМу, к Красной Площади, Мавзолею, Арбату и ко всем прочим достопримечательностям столицы. Ваш покорный слуга, как правило, отмалчивался, небрежно кивая головой в сторону таблички с надписью “Дежурный справок не дает”, и они сразу же исчезали…

Мизантропия достигла своего зенита и придавала мне сил жить дальше. Мимо проезжали люди, а я сидел в своей будке и люто ненавидел их! Я ненавидел их отдаляющиеся спины, приближающиеся лица, но всякий раз мне хотелось оставить свой пост, покинуть будку и, устремившись за ними – не важно куда, вверх, вниз, – обрести новую жизнь, вместо казалось уже утраченной своей… Банальная зависть служила тому причиной; они, мол, куда-то едут, а значит живут; – занимаются любовью или мастурбируют, делают детей или аборты, читают книги или смотрят телевизор, а также ходят в театр, в кино, в ночные клубы, в бары, на концерты и дискотеки, наконец, работают, учатся, и всегда чего ждут, надеются, верят во что-то, а я сижу под этой дурацкой табличкой и смотрю на них сквозь стекло своей будки… А что делать, – приходилось смотреть! Отвлекаться от движущейся ленты “лестницы-чудесницы”, – я не имел права, было запрещено инструкцией. Инструкцией созерцателя…